Поскольку со старшиной отношения у нас были натянутые, он отпустил мне лишь несколько глотков волшебной влаги. А сержанту Шлыкову, первому обнаружившему бочку под грудой старой клепки, такую "клизму" поставил, что того от портвейна развезло. И надо же было сержанту нарваться на самого начхоза капитана Ковбасу, который по обонятельной локации сразу усек, в чем дело. Сержант спьяну раскололся и выдал начхозу тайну... На следующую ночь Ковбаса со своими придурками выкрал у нас бочку портвейна, обойдя опера. Кому было жаловаться?
Более опасный оборот принимало дело, когда в качестве трофея солдаты захватывали не портвейн, а метиловый спирт, употребляемый врагом для технических целей. Во 2-й стрелковой роте целый взвод им отравился и выбыл в "наркомздрав" - к счастью для солдат, отравление оказалось не смертельным, но трое человек временно ослепли. А в соседней с нами минометной роте жуткое ЧП произошло: вся рота в полном составе выбыла в "наркомзем", отравившись этим проклятым пойлом...
Должен все же отметить, что в малых дозах это мерзкое вещество было не опасней одеколона или политуры для разведения красок либо амортизационной жидкости, которая употреблялась в артиллерии. В малых дозах метиловый спирт неплохо влиял на массовый героизм, вполне заменяя водку. Я сам его пил, разбавляя сладким чаем, и не отравился. Однако мог ли солдат в бою точно соблюдать безопасную дозировку? До этого ли ему было, когда он одной ногой, можно сказать, стоял в "наркомземе", а другой - в "наркомздраве"?
"Погибать, так с музыкой!" - говорили солдаты, повышая настроение с помощью метилового спирта.
В общем, любые вещества, заменявшие спиртное, солдаты охотно употребляли - лишь бы поднять массовый героизм. И зависимость массового героизма от спиртного была прямой: чем спиртного больше, тем героизм выше (но, разумеется, если доза превышала два стакана, действия личного состава могли выйти из-под контроля политорганов и СМЕРШа.)
Но представим себе, дорогие читатели, что получилось бы, если бы советского солдата ПФС не держало в черном теле, а посадило бы на генеральскую норму? Разве стойкость и боеспособность Красной Армии увеличились бы? Безусловно, нет!
Дорвись наши солдаты до генеральской житухи - такая бы деморализация пошла, такая пьянка, что пропили бы и всемирно-историческую победу, и лично самого товарища Сталина. А голодный солдат, к тому же измотанный на маршах без сна и отдыха, на любой героизм способен...
Представлю это примерами...
Когда я после ссоры со старшиной Мильтом был поставлен в строй (с сохранением за мной писарских обязанностей), моим напарником стал ефрейтор Чернов - мы с ним на пару получали котелок баланды и сухой паек. Несколько слов о Чернове. В роте он считался лучшим воякой, посылался на задания в тыл врага, был награжден двумя орденами Славы и являлся кандидатом на представление к Славе I степени. Этот ротный герой постоянно мучился от голода, парень был здоровый, и наркомовской нормы ему лишь на один зуб хватало. К тому же бедняга страдал язвой желудка - у него иной раз так живот схватывало, что он аж белел весь и на землю ложился... Я же, наоборот, был едок слабый - даже хлеб у меня оставался. Помимо хлеба Чернову от меня еще махорка перепадала. В общем, я для него напарник был выгодный, и он меня очень оберегал.
Однажды старшина выдал всем НЗ, строго-настрого запретив без приказа его есть: НЗ был с настоящим салом, такое мы впервые получали! Помимо сала в него входили две пачки горохового концентрата и две буханки хлеба - все это я сложил в свой вещмешок, зная, что Чернову продукты доверять нельзя: съест без приказа, не утерпит. А на следующий день наш взвод неожиданно напоролся на немцев. Когда мы шли копать наблюдательный пункт для командира полка, вдруг ударил фашистский пулемет и прижал нас к земле, не давая головы поднять. Взводный тогда крикнул, чтобы Чернов выдвигался вперед и подавил огневую точку врага. Но Чернов первым делом подполз ко мне. "Лев, давай сало съедим, жалко, ежели пропадет", - прошептал он, глотая слюну. Ему не жизни было жалко, а сала... Мне в тот момент не до сала было, откровенно говоря, но я без слов отдал ему пакетик, в котором, судя по надписи, было запечатано 125 граммов соленого свиного сала, полагавшегося нам на двоих. Чернов, мигом вытащив из-за голенища нож, попытался его разрезать. Но не тут-то было: в пакетике оказался кусок окаменевшей свиной шкуры, покрытый волосами и солью, нож ее не брал.