Некогда думать, что приключилось. Главное – другое.
Дичь.
Дичь близка. Она бежит, поминутно озираясь. Не она. Они. Двое. Мужчина и женщина. У женщины на руках ребенок. Я чувствую кровь. Его защитник ранен. Это усиливает азарт. Я чувствую, что могу добраться до него. Сначала – защитник. Потом – женщина. Потом…
Нет!
Страшный удар в грудь. Падаю навзничь, еще не успев отойти от бешеного бега. Вскакиваю.
Новый противник рядом. От него веет силой. Но он один. Его легко одолеть. Пока не ушли те двое. Я должен прорваться.
Назад!
Вот еще! Я вижу цель. Она близка. Только прорваться мимо стража – он внушает мне страх. Рывок…
Не смей!
Посмею и еще как. Уже посмел. Тенью над снегом, поземкой над землей, одушевленным вихрем…
Нельзя!
Можно! Я уже это сделал! Я обманул противника и снова устремляюсь следом. Двое успели отбежать, но это временно. Их так легко настигнуть, когда в крови азарт, а в сердце – приказ…
Вернись! Вернись, кому сказала!
Ха! «Вернись»! Да я почти у цели! Я…
Я помню этот голос.
Вернись, Згаш!
– Згаш? Згаш?
– Ты здесь, – губы складываются в улыбку. – Любимая…
– Еще немного, и я начну вас бояться! – это голос мужской, но тоже знаком. – То в обморок падаете, то заговариваетесь…
Вернулся, – прохладные губы касаются щеки.
– Ага, вернулся. Если бы ты знала, милая, как я скучал…
Еще бы! Весь исстрадался в одиночестве. Некому его приголубить, пожалеть, приласкать, поцеловать…
– Мара?
Я тебе не «Мара»! Я тебе супруга! Законная! Забыл, кто ты?
Помню. Уж это-то помню, как и то, что вызвало гнев моей супруги. Но я же не нарочно!
- Э-э…муж?
Кобель ты, а не муж! Чуть что – сразу на сторону рванул! Отвернуться нельзя! Из всех моих супругов ни один не вел себя так!
- У некоторых из них были и обычные семьи. Почему я не могу вести себя также?
Потому, что ни один из них не добился того, что получилось у тебя!
– А что такого я сделал?
Он еще спрашивает! Сына!
– Ой.
Сказать, что я растерялся – значило, ничего не сказать. Это было… не знаю, как сказать. Взлет и падение одновременно. Сперва меня словно вознесло в поднебесье, а потом с размаху шваркнуло вниз, да так, что в голове словно что-то взорвалось и не осталось ни одной целой мысли. Можно сказать, что разум мой разбился вдребезги, и единственное, что не дало скатиться в черноту безумия, было мое имя, монотонно, с растущим отчаянием повторяемое кем-то со стороны.
– С-сына?
Да! Это и есть мой сюрприз!
– Где он? – меня затрясло. Сын. Я – снова стал отцом. Отцом ребенка от любимой женщины. Это… непередаваемо.
– Где мой сын?
Здесь. То есть, там, куда вы так стремитесь попасть. У тех, к кому вы стремитесь попасть.
Вот бе-е-ес! Хотелось завыть. И я впрямь почувствовал, как горло дрожит и рвется от рвущихся из груди стонов.
– Згаш? Згаш, очнитесь! Згаш, что с вами! Згаш? Ну, вот, опять… Второй раз за день? Да что у вас за привычка такая дурная – чуть что, так сразу помирать!
– Отец…
– Я за него. Уф! Ну, вы меня напугали второй раз за день, – знакомый голос пра Михаря заставлял цепляться за него, как за якорь. – В третий раз откачивать вас будет просто некому, поскольку мое сердце может не выдержать. Скажите честно, вы это нарочно? То и дело пытаетесь вогнать меня в гроб? Это у вас такая изощренная месть? Если да, то вы страшный человек. Столько лет терпеливо ждать, а потом начать умирать каждые три-четыре часа, заставляя старого человека напрягаться, чтобы вытянуть вас с того света в надежде, что однажды он просто-напросто надорвется, спасая жизнь этому оболтусу…
– Я вас тоже люблю, пра, – пробормотал я, пытаясь приподняться.
– Я так и понял, – пра Михарь, бледный, с осунувшимся лицом, стоял передо мной на коленях. – Что это было? Нет, я понимаю, вам было видение. Но что вы видели? Где вы были? Что делали?
– Не знаю, – сесть прямо удалось. Прислонился спиной к статуе Ругевита, закрыв лицо ладонями. – Снег. Равнина. Деревья. Двое – мужчина и женщина – уносят ребенка. За ними гнались псы Ругевита. И я, – выпрямился, взглянув в лицо инквизитору, – я был одним из этих псов. Я их уже почти догнал, но мне помешали.
– Кто?
– Смерть. Моя жена. Она явилась сюда и…
Последние слова жены всплыли в памяти, и внезапно стало так жарко, что рубашка вмиг прилипла к спине.