Третьей просто не могло быть, ибо от резкого рывка я упал навзничь, не в силах пошевелиться и лишь чувствуя, как слабость и тяжесть овладевают телом.
Прохладная рука легла на лоб. Ноздрей коснулся слабый запах. Запах вереска и моря. Тихое жужжание пчелы. Закат… в том мире всегда закат…Умирать не страшно. Просто исчезнет эта тяжесть, не дающая сделать вдох. Просто отступит слабость, не дающая пошевелить и пальцем. Просто…
– Просто признай, что тебе понравилось умирать, – шепчет на ухо знакомый голос. – Из всех моих мужей ты чаще других оказываешься на краю гибели.
Лицо жены склоняется надо мной. Темные провалы глаз, маленький точеный носик, вишневые губы, которые я так давно не целовал. Поцелуй.
– Отпусти, – тихий шепот из уст в уста.
Кого? Я тебя не держу, ты свободна…
– Его. Он устал.
Змей? Устал? Да в нем столько силы, что мне и не снилось!
– Ты думаешь, он борется только с тобой?
Перевел взгляд на правую руку. Кожа побагровела, по ней пошли белые прожилки, словно началась гангрена. Ладонь словно раскалена, но тонкие пальцы жены сжимают мою кисть, забирая часть жизненной силы Змея. Перед смертью, какой бы она ни была, бессильны даже боги. Ибо только живое способно умереть, а мой противник жил.
– Спасибо.
– Отпусти, пока не поздно.
Ага, как же! Я отпущу, а он кинется снова… да и потом, у меня не хватит сил. Я даже левую руку не могу поднять, чтобы приласкать жену!
– Не кинется. Он устал.
Еще неизвестно, кто устал больше. Но в самом деле убивать древнего бога не входило в мои планы. Отогнать, заставить отступить – да, мысль была. Я некромант, а не маньяк!
– Отпусти или последуешь за ним, и я не смогу тебя удержать.
А вот это правда. Запах вереска все сильнее, мимо лица промелькнула пчела. В тумане на берегу озера различаются силуэты курганов – я уже одной ногой в том мире. На одном из них вот-вот взовьется ввысь дымок – и это будет означать, что я умер. Почему-то эта мысль не вызывает страха. Оказывается, к умиранию тоже привыкают.
Я сел. Как мне это удалось, ведь еще миг тому назад не мог пошевельнуть и пальцем – не скажу. Но – сел, выпрямился, глядя на правую руку. Протянул левую осторожно, как незнакомый инструмент, внимательно наблюдая за движениями пальцев, словно это чужая рука тянулась к моей.
Вот она, пульсирующая жилка. Осторожно сжать, перекрывая поток. Пальцы сначала соскальзывают, но через некоторое время напор слабеет, получается перехватить ее покрепче, уже всей пятерней, сдавить, как шею гуся, вывернуть, словно собираешься свернуть отчаянно бьющейся птице шею. Вот так. Хорошо.
Стало легче. Настолько, что смог улыбнуться жене и, оглянувшись через плечо, найти взглядом зрителей. Показалось или нет, но они искренне переживают за меня? И даже сын смотрит не по-детски пристально. Малыш. Может быть, мне и надо было поступить иначе, отдать чужую жизнь за право каждый день видеть твои глаза? Не знаю. Выбор сделан.
Когда «нить» провисла окончательно, я не заметил. Змей ушел. Постепенно все успокоилось. Осталась только обычная усталость, как после тяжелой физической работы, как после трех часов бега, борьбы, фехтования на плацу. Но это можно преодолеть. Как бы ни устал, но на то, чтобы сделать несколько шагов, моих сил должно хватить.
Почти хватить. Ибо, если бы меня не ловили на той стороне четыре руки, непременно сверзился бы в воду, поскользнувшись на траве. Хорош герой! Брашко смотрел так, словно впервые увидел, и чуть не плакал. Ведьмак, чье имя так и не удосужился узнать, долго тряс руку и что-то вещал. Пра Михарь просто молча обнял. А его жена тихо подошла и протянула мне ребенка. Я дотронулся до нежной щечки сына левой рукой – правая рука висела, как неживая, все еще горячая и слегка распухшая. Кожа на ладони покраснела, словно от сильного ожога, а в самом центре, там, где проходит линия жизни, действительно проступало пятно ожога.
– Вы… воспитайте его достойным человеком. Пусть не некромантом, пусть просто вырастет…