Данная мне от природы способность сочинять всякие немыслимые истории оттачивалась, таким образом, на этих подружках-однодневках.
Мне даже случалось неоднократно познавать их — да простят меня за это вульгарное выражение — не будучи узнанным ими ни разу. Ведь за семь лет я пять раз менял гражданство, четырнадцать раз имя и девять раз внешность. Я был русским, англичанином, немцем, испанцем, армянином. Был герцогом, маркизом, полковником, доктором, промышленником, отставным министром. Каких только причесок я ни делал, какие бороды ни отпускал, каких причудливых усов ни носил.
И коли уж сегодня я говорю все как есть, то поделюсь и своей тайной, иначе говоря, почему меня так и не удалось взять с поличным по шулерскому делу, почему у меня ни разу не было серьезных неприятностей.
Весь секрет в разнообразных обличьях, какие я принимал, всевозможных фальшивых паспортах, какие заимствовал, — и пользовался ими с единственной целью: направить по ложному следу полицейских ищеек.
Прекрасно зная, что люди по-настоящему «видят» вас лишь тогда, когда вы пытаетесь скрыться, я изо всех сил старался выставить напоказ, буквально мозолил им глаза, заставляя запомнить все «свои» обличья до единой черточки — за исключением тех, что даны мне от природы, кроме моей собственной внешности — и ни разу не занимался шулерством иначе, как со своим истинным лицом и под своим настоящим именем.
И вот как я все это проделывал.
Будь то в Виши, в Каннах или где-нибудь еще, свой первый выход в игорный зал я совершал, прикрыв голову безукоризненным париком и украсив физиономию парой восхитительных усов — и в таком виде слонялся от стола к столу с бегающим глазками мошенника, явно замышлявшего нечто предосудительное. Меня тут же замечали и держали под неусыпным наблюдением. Порой приходилось ломать эту комедию добрый час — после чего я внезапно покидал игорный зал.
Потом, минут через десять, разгримировавшись, освободившись от парика, накладных усов и прочих причиндалов, я возвращался туда в своем нормальном обличьи, и уж тут наконец мог «работать» в полной безопасности.
Глава последняя
Конец одного шулера
Однажды вечером в Экс-ле-Бэн вхожу я часам к одиннадцати в игорный зал, а в рукавах у меня полным-полно червонных, пиковых, трефовых и бубновых девяток.
Случилось это десятого июля 1924 года.
Роковой, незабывамый день!
За два дня до этого я «выиграл» в Эвиане пятьдесят тысяч франков и в тот вечер был исполнен решимости удвоить куш.
Народу — яблоку негде упасть. Духота, дышать нечем. Игроки возбуждены, на взводе, в воздухе будто грозой пахнет. Короче, обстановка лучше не придумаешь.
Слоняюсь с сигаретой в зубах от стола к столу, руки в брюки, ушки на макушке, вроде бы никуда не гляжу, но все вижу и ни на минуту не спускаю глаз с соглядатаев. На самом же деле пытаюсь высмотреть, где играют всерьез, на сумму, которая бы соответствовала моим честолюбивым замыслам.
Пару минут спустя слышу у себя за спиной:
— Банк тысячу двести луидоров!
Боком проскальзываю меж двух дородных дам и заявляю:
— Иду ва-банк.
— Ва-банк! — объявляет крупье.
Лицо человека, который метал банк, было скрыто от меня абажуром, однако я видел, что он сдавал карты левой рукой, как случается порой, когда правая занята каким-то другим делом. Прием, по правде сказать, чреватый весьма опасными последствиями.
«Похоже, мы тут среди своих», — подумал я про себя.
По-быстрому приготовил одну из своих девяток — потом наклонился и увидел долговязого мужчину, тощего, лет сорока от роду, кавалера ордена Почетного легиона, и к тому же однорукого.
— Шарбонье!
Тот самый человек, что спас мне жизнь семнадцатого апреля 1914-года!
Спроси меня кто-нибудь пятью минутами раньше: «Сможешь ли ты узнать в лицо Шарбонье?» — я бы ответил: «Да ни за что на свете». Я ведь и видел-то его всего раз, уж десять лет тому, и в сущности сам не знал, что черты его навсегда запечатлелись в моей памяти.
Стоило мне увидеть его лицо, эти выдающиеся скулы, этот острый, словно лезвие ножа, нос, мне показалось, что это вовсе не он, а скорее воспоминание о нем, которое вдруг возникло у меня перед глазами. Ведь согласитесь, бывают в жизни видения, которые кажутся куда правдоподобней, чем самая реальная действительность.
Кошмарный момент, жуткое мгновение!..
Это был он — никаких сомнений.