Просто элементарным бытовым вещам: например, что нельзя сморкаться в скатерть (это шутка, я не сморкался в скатерть) и делать прочие мелкие, но мерзкие поступки; она говорила, что это стыдно, причем так, что второй раз повторять было не нужно. Например, что слизывать варенье с ножа — это, оказывается, неприлично и воспитанные мальчики так поступать не могут. Что надо при встрече говорить: «Здравствуйте», «Добрый день» и так далее… Она приносила неведомо откуда (из церкви, наверное, где ее хорошо знали и доверяли) толстенные старинные книги, еще с «ятями» и не церковные, а, например, «Сибирочка» какой-то неизвестной никому в СССР, но популярной в той, старой России писательницы Лидии Чарской. И мы все вместе рыдали над злоключениями девочки-сиротки в загадочной Сибири.
Она рассказывала мне наизусть сказки, которых ни в одной книге найти уже было невозможно и читала перед сном какие-то чудесные книжки с картинками, которые мне больше некому было почитать, а сам я еще не умел. Постепенно я засыпал на своем сундуке (кстати, постель мне была оборудована на древнем огромном сундуке, а бабуля спала на железной кровати с фигурными литыми грядушками на множестве тюфяков, а на стене и у нее, и у меня были прибиты все те же жаккардовые олени с бахромой).
А Марь Васильна с феей Маргаритой так и сидели со свечечкой и с рюмочкой бабкиной вишневой наливочки и продолжали свои беседы на темы, которые мне, советскому пацану — будущему октябренку и пионеру — еще рано было знать.
Маргарита Михална исчезла из моей и бабкиной жизни также тихо и незаметно, как и появилась. Подозреваю, что она просто покинула наш мир. А может, все было гораздо прозаичней: отец женился на местной молоденькой медсестре. Вместе с замужеством та получила по полной: стирку, глажку, готовку, уборку за всеми нами и плюс еще, в качестве бонуса — заботу и обслуживание избалованного барчука — то есть меня. Но она взялась за дело так рьяно, что я довольно быстро стал звать ее мамой. И звал ее так до конца — царствие ей Небесное!
Вскоре после этого бабке дали другую квартиру, попросторнее, но тоже без любого вида коммунальных удобств (в доме на две семьи), мы переехали, и тема с Маргаритой Михайловной как-то сама собой забылась и затёрлась.
Но я её помню и благодарен этой старой доброй фее из детских сказок.
Картошка-Фест
Рассказ посвящен картошке-кормилице.
Если при Хрущеве кукуруза была царицей полей, то картошка и при нем, и при всех последующих генсеках, включая Путина, — царицей стола! Невозможно представить, как жила Россия чуть ли не до конца 19 века без массового поедания картошки. О системе питания вкусной и здоровой пищей в СССР расскажу как-нибудь в другой раз, а пока по этой теме кратко и тезисно.
В советские времена (я имею в виду 60-е и 70-е годы) в структуре питания обычного среднестатистического советского человека преобладала такая триада: хлеб, макароны и она — царица стола — картошка. Хлеб был в буханках по 1 кг (сейчас по 650 грамм в лучшем случае) — белый и черный, который у нас называли «ржаным», а в больших городах «серым» — и белые пшеничные буханки, и булки-батоны. Хлеб был поразительно дешевым — 16 копеек за буханку (батоны немного дороже), дешевым до того, что многие заводчики свиней кормили их именно хлебом. От этого сало потом было совершенно «чумовым» по вкусу (в смысле — за уши не оттащишь и язык проглотишь) и толщиной в две ладошки. Но таких свиноводов бичевали в местной и центральной сатирической печати, взывали к их совести и обещали прибить к позорному столбу, ибо все столовые были облеплены плакатами типа: «Хлеб — всему голова», «Будет хлеб, будет и песня», «Хлеб — наше богатство» и т. п. Хлеб был дешевым не потому, что имелся такой уж его переизбыток (именно в правление Хрущева и на десятилетия вперед страна была вынуждена закупать зерно за границей), а оттого, что низкая цена поддерживалась госдотациями.
При социализме была загадочная перевернутая экономика, где «социально значимые продукты» типа хлеб-макароны-подсолнечное масло-сахар поддерживались на нижайшем ценовом уровне, зато предметы длительного пользования — бытовая техника, мебель и одежда в их числе (как ни странно) — стоили запредельных денег. Так искусственно поддерживался баланс спроса и предложения. Чтобы купить средний для тех времен холодильник «Бирюса», или радиолу «Рекорд», или диван-кровать нужно было отдать 3–4 месячных зарплаты (правда, можно было воспользоваться дешевым потребительским кредитом под 3 %). Только вот одновременно с этим существовал и жесткий дефицит всего и вся из техники, мебели и одежды (кроме ватников и галош). Ну, да, квартплата была символическая, лечение-образование на халяву, но у тебя не спрашивали, как тебе выгодней — тебя ставили перед фактом: живи как все и радуйся!