Но ветку помню отчетливо.
Есть и воспоминания, которые относятся явно к шестилетнему возрасту.
Тоже дача на взморье.
И несомненно, 1904 год.
Так как прощаться приезжает дядя Митя — младший брат папеньки. А он был убит в русско-японскую войну под Мукденом.
Кроме дяди — молодого, но бравого офицера с восхитительно изогнутой блестящей шашкой, помню выкрашенные в кроваво-пунцовый цвет деревянные стружки, которыми усыпаны дорожки, и выбеленные мелом камни, которые их окаймляли.
Еще помню соседку.
Что-то очень стройное с черными волосами на пробор.
Но особенно помню ее разлетающееся японское кимоно нежнейших голубых и розовых тонов (военный трофей? — так как муж ее тоже на войне). Впечатление такое, что наверху головка, а остальная часть фигуры — одни развевающиеся ткани.
Особенно рукава. Рукава помню особенно отчетливо, потому что в одном из них она носила крошечного щенка.
Еще помню иллюминацию сада — кажется, в Ольгин день, в честь какой-то двоюродной кузины,
любительский спектакль, где игрался «Денщик подвел» — по-видимому, самый первый виденный мной спектакль, так как наравне с восторгом помню и какую-то долю страха — по-моему, от нарисованных углем усов другого дяди — на этот раз дяди Лели — младшего брата маменьки.
Еще помню там же граммофон с громадным розовым ребристым раструбом.
Он хрипло поет:
«Вот на сте‑не агром‑ный клоп,
а я е‑го по шап‑ке хлоп!
Я абажа‑ю!
Я абажа‑ю!..»
А с дачной улицы зазывной звук старухи-латвийки, путающей слога русских слов:
«Занебудки — цветы, занебудки!» (Незабудки.)
И, наконец, торговца воздушными шарами:
«Шарики, шарики-баллончики — Luftballons!!.»
И отчетливее всего помню какие-то фантастически вкусные груши в сладком соусе, похожем на итальянское «сабайоне».
Такое «сабайоне» я в дальнейшем буду кушать с Пиранделло в маленьком итальянском ресторане в Шарлоттенбурге, в Берлине. Но это будет намного-намного позже… через двадцать пять лет!
«Огненный ангел — Пиранделло…»[37].
Старику очень нравится подобный дериватив[38] его фамилии.
А я не могу оторваться от его жилета.
Это соединение жилета и мягкого воротника, которому обычно положено торчать из-под жилета.
И мягкий галстук.
«Сабайоне» — лингвистически не анализируется. Это чудное месиво из взбитых сладких яичных желтков и какого-то из ослепительных южно-итальянских вин говорит за себя.
Пиранделло угощает меня в одном из крошечных итальянских ресторанчиков [на] какой-то из малозаметных уличек Берлина.
(Вчера был ресторанчик японский. Маленькие «буржуйки» на столе. Сырая рыба. И два японских кинодеятеля, дававших ответную courtesy[39] после визита в Москву. Третьего дня — индусский. Племянник Рабиндраната Тагора ответно угощает за прием в Москве. С виду лакомство — варенье. По вкусу — бритвы «Жилетт».)
Его приглашал «Парамаунт».
Меня — еще нет. И, собственно, с этой целью мы встретились здесь.
Он. Я. Один товарищ из торгпредства.
И еще кто-то.
И хотя в этом свидании как раз этот «кто-то» самый главный, его фамилии я не помню.
Как ни странно, даже и облика.
Кажется, раздвоенная борода и пенсне. А может быть, и нет.
Но помню главное.
Этот «кто-то» — хороший знакомый таинственного всемогущего Отто Эча[40].
Отто Эч — это возможность устроиться на контракт в Америку.
Завязать необходимое знакомство — [вот что] заботит товарища из торгпредства[41].
Он странный товарищ. В кудрях и мягкой шляпе.
Ставит перед первой гласной фамилии «х» там, где не надо. И пропускает «х» в тех случаях, когда фамилия начинается именно с этой буквы. «Хейне» становится «Айне» и т. д.
К тому же женат он на дочери величайшего математика современности.
Деловые заботы деловой встречи заботят меня мало.
Меня гораздо больше интересует образ «огненного ангела» передо мной.
Хотя «ангел» здесь скорее для антуража делового разговора.
Впрочем, в почитателях его я не хожу.
И «в поисках автора»[42] вряд ли обращался бы к нему.
Он чем-то par trop fin du siиcle[43], как бывали par trop Rиgence[44] в начале XIX века.
Что-то от странного жилета есть в самом обладателе.
Теперь я отчетливо вспоминаю пожелтевшие фото с такими вот именно жилетами.
К «Парамаунту» он не поехал.
Хотя мысль у него, по его словам, занимательная.
Экран переругивается с проекционной булкой.