Бернис на мгновенье зажмурился, отвернулся. Его то уже не касается. Он больше не граф, не дворянин и по большому счёту даже не человек. Теперь Бернис каторжник. Его сослали на край света, в древнюю тюрьму, бежать из которой никому не по силам. Были времена, когда Угрюмая была самым знатным местом для закалки чести и поисков славы. Но времена те прошли, славных воинов сменил всякий сброд, а стойкая, неприступная крепость обратилась темницей.
И плевать!.. на кой графу теперь жизнь? Что ему с ней такой делать? Где взять сил, чтоб противиться воле судьбы? Где взять сил, чтоб смириться с позором?
Друзей больше нет. Доблестный Корнис верно пирует в чертогах Керита, а Лейма… милая, славная… любимая Лейма — давно рядом с братом. Говорят, её тело с трудом опознали, а лицо… такое светлое, ясное, прекрасное лицо изуродовали так, что брезгливо морщились даже могильщики.
Кто посмел сотворить такое? Как могла не дрогнуть рука? Кем нужно быть, чтоб осквернить столь прекрасный цветок? Будьте вы прокляты, мерзкие твари. Я ещё до вас доберусь. Я ещё жив, значит…
Бернис не заметил хрустальной слезы, что смочила светлую бороду, да сгинула на кожаном воротнике. Ладони его сжались стальными кулаками, крепко сдавили поводья. Тело напряглось, точно мрамор, а по груди растеклась пустота, что гасила и волю, и силу некогда славного воина. Ему здесь не место, Бернис должен был умереть.
Очнувшись в темнице, граф не сразу поверил, что он ещё жив. Тоска и неведение вдруг поглотили верное сердце, а потом пришла боль. Всё его тело горело огнём, покрылось свинцовыми кружевами да свежими шрамами, но больше всего болела душа. Стражники были добры к знатному пленнику. Они и поведали Бернису о страшной участи Леймы. От жутких новостей поверженная столица гудела, что пчелиный улей. Люди шептались на каждом углу о мерзких наёмниках. Говорят, над её высочеством надругалась целая сотня и каждый ублюдок бил её по лицу до тех пор, пока место прекрасного лика заняла рваная плоть, в которой нельзя было узнать былые черты.
Бессильная ярость прошила тогда насквозь его разум. Бернис рыдал, он кричал, рвал волосы с головы да с нетерпением ждал свидания с палачом. В этом мире делать графу было больше нечего. Но реальность оказалась жестокой. Вместо положенной смерти воина отправили в ссылку. Бернис не слушал судей и лишь с третьего раза понял, что его пощадили. Какой позор. Все близкие пали, а он…
— Сир, ночь близка, нужно подготовить лагерь к ночлегу, — прервал размышления графа верный Пули. Старик ехал рядом, но видя страдания господина, за день не обронил и двух слов.
— До темноты ещё времени много, мы можем провести его в седле.
—В лесу всё иначе, сир. Когда на тракт опустятся сумерки, здесь станет темнее, чем в бездне. К тому же, возвести лагерь — дело хлопотное, сами знаете.
— Хорошо, делай как знаешь, — кивнул старику Бернис.
В тот же миг над трактом пролетел пронзительный свист, а после загремел грубый бас Пули:
— Эй, обормоты, сир Бернис командует привал. Всем спешиться. Вы двое — быстро обшарьте округу, ищите подходящую поляну. Остальные начинайте приготовления.
Спокойная, размеренная езда прекратилась. Люди засуетились, точно муравьи перед дождём. Обустроить ночлег трём десяткам мужчин при трёх телегах с обозом не так-то и просто. С одними только скакунами провозиться придётся несколько крамов, а ещё нужно развести огонь, да сготовить сытный ужин на всех.
Спустя несколько хисок объявились разведчики. Они увели отряд с тракта, в нескольких сотнях ломтей нашлась небольшая просека, что могла уместить их всех разом. Поляна была укрыта высокой подсохшей травой, так что спать на твёрдой, сырой земле сегодня не придётся. Можно было, конечно, приказать людям, чтоб обустроили графу царское ложе, но Бернис был не из этих. В походах он всегда разделял участь своих людей, за то они его и любили.
С обозом пришлось тяжело. На одной из телег отвалилось колесо, потому затаскивать её на поляну пришлось всем скопом. Там уже зазвенел кузнечный молот. Сведущие в том деле мужчины стали прилаживать потерю обратно. Вокруг поляны застучали топоры, подгоняемые басистыми разговорами.
Когда приготовления были окончены, люди собрались у большого костра, о походные котелки застучали деревянные ложки. Главные заводилы затянули свои небылицы. Как ни крути, а такая обстановка лучше всего подходит для баек, и семена лживых сказок обычно знатно прорастают в доверчивых сердцах.
— Сир, как вам наши бойцы? — проговорил Пули, когда его котелок опустел.