Маму вскоре отселили в отдельную квартиру. Её роль секретаря при сыне взяла на себя другая женщина, театральные связи ослабли и потеряли актуальность, сын иногда заходил и сидел молча. На Т. И. навалилось чудовищное одиночество, к которому она, похоже, не была готова.
Маруся иногда заходила, пили чай, болтали ни о чём.
«Есть только одна женщина, перед которой я виновата», – сказала старая актриса, и, выдержав необходимую паузу, закончила: «Это ты».
На похоронах Маруся рыдала взахлёб, запивала слёзы водкой и, в конце концов, подошла к микрофону: «Это была последняя королева, после неё всё скучно, мелко, пошло!»
Никто не понял, что она хотела сказать.
Андрюша, несмотря на свою неспособность разобраться с женщинами, был очень достойным, щедрым, имеющим понятие о долге и чести мужчиной. Он вынужден был, нося громкую фамилию, возглавить Питерское отделение союза театральных деятелей в самые страшные годы, когда бандиты претендовали на здание на Невском, а в Москве ВТО сожгли со всеми бесценными архивами, чтобы на их месте появился наипошлейший торговый центр для богачей. Он беззаветно служил театру и лавировал между теми, кто решал ещё и свои личные проблемы. Это стоило ему жизни. Он умирал рано, мучительно, почти в одно время с Олегом Янковским, от того тже заболевания. Его жена настрадалась, и у Маруси нет ни малейшего повода держать на неё обиду.
Вдруг, спустя много лет, с экрана его голос: «… в болезни и радости, пока смерть не разлучит нас…» Господи!!! Такая профессия.
Но у нас всё ещё 1987.
ПРАЗДНИК…
В Германию к знакомому профессору, преподавателю немецкого Маруся поехала на поезде. За окном вытягивались пустые, почти необитаемые равнины. Сто метров границы, и потрясающая метаморфоза: к самым железнодорожным путям подходят косули, вдали виднеются чистые озёра с лебедями. В купе – пожилая профессорская пара из Варшавы. Маруся с гордостью протягивает им книжку Нуйкина: «Смотрите, что у нас теперь печатают!» Поляк, подумав, произносит: «Добже! Но пуздно!»
Май в Германии восхитителен. Не унылый питерский дождь, падающий на грязные мостовые, а мелкий, насыщающий влагой ещё прозрачные, зелёно-дымчатые парки Веймара, осыпанные яркими цветами сливы и яблони. Здесь жил Гёте, рядом – Шиллер, в этом доме останавливался Шопен, а этот дом помнит Кранаха… И никакая индустрия не изуродовала места, где будто бродят ещё их тени.
В Берлине Марусю всё зазывали в мороженицы-кондитерские, но она упрямо хотела только настоящих немецких сосисок. Однажды забрели в квартал, не популярный у туристов. По какому-то наитию Маруся открыла дверь без вывески и оказалась в маленьком кафе, где собирались только местные из ближних домов. Вот это и была Германия! Две седенькие, ухоженные дамы танцевали посреди зала под аккомпанемент аккордеона. Лили Марлен! Сосиски с картофелем, изумительное пиво и интереснейшая беседа (переводил друг-профессор) с бывшим боцманом, гордо носящим настоящие морские, переходящие в бороду усы.
Только одно в Берлине было странно: вид с балкона на разделительную стену, за которую так и тянуло заглянуть, и станция надземного метро, с которой на запад поезда не ходили.
В 87 году знаменитая труппа поехала на гастроли в Испанию. Не попавшая в списки пожилая примадонна сказала Марусе: «Подумаешь! Мы и сами можем туда поехать!» – и уговорила купить туристическую путёвку от всероссийского театрального общества. Путёвку в порядке компенсации за моральный ущерб оплатил несостоявшийся муж, Ольхина в последний момент решила, что в Испании для неё слишком жарко и отказалась от поездки, а Маруся полетела…
Сорок лишённых надзора со стороны теряющих хватку органов артистов из столиц и провинции под руководством Александра Лазарева, общество умницы-красавицы талантища художницы Ольги Саваренской – десять незабываемых дней! Отель в центре Мадрида. Очередь с паспортами на рецепцию. Оля берёт Марусю за руку и отводит в сторону: «Подожди». Последними подошли к стойке: «Извините, двухместные номера закончились, остались только одноместные!» Утром, выходя из номера, Маруся лицом к лицу сталкивается с известной питерской актрисой. «Ты с кем в номере?» – «Одна». Лучезарная улыбка мгновенно превращается в кислую мину. О, актрисы, настоящие актрисы, вы как дети, как бы ни старались, ничего не можете скрыть, все ваши чувства написаны на ваших, привыкших к лицедейству лицах! «Учти, нам этого не простят!» – сказала Оля. Мадрид, Прадо, Гойя, прелестная сопровождающая, у которой, похоже, были только две темы: стиль Мудэхас и изгнание Изабеллой Католической евреев, после чего в экономике и культуре неизбежно обозначался упадок. Какая разница! Всё включено. Одна забота: донести тело до автобуса, а дальше – кирпичного цвета почва с зеленью олив, режущая глаза синева, всё мимо, мимо… Эскуриал, Андалусия, Толедо, как свадебный пирог, торжественно преподнесённый подарок, Кордова – фантастическим образом выросший из мавританской мечети католический собор, Альгамбра, Севилья, римские виадуки, Гвадалквивир… И ассоциации. Всё что-то напоминает, всё на что-то похоже, на любимые полотна, на детские фантазии, рождённые этими магическими названиями, на сны.. Ну, и Лорка, конечно же, вот он, тут.