«Исповедоваться хочу!»
Дальше батюшке оставалось только перечислять все возможные грехи, на который новообращённая отвечала утвердительно. Так продолжалось до тех пор, пока монах не спросил:
«Волосы стрижёшь, лицо красишь?»
«А… Как же, батюшка. Я же актриса!»
Вот тут и настала пауза.
«Значит так, возвращаешься домой и сейчас же меняешь профессию! Человеку дана только одна личина!»
«А… Но… Я же всю жизнь на это положила!»
«Ничего. Люди не тем ещё жертвовали для спасения души!» Дальше началось перечисление отрёкшихся от земных благ столпов церкви… «Ну, приходи, дочь моя!»
«Ага!» – сказала Маруся. Мороза она не чувствовала, только удивительно вкусный, мартовский воздух наполнял всё тело, которое стремилось взлететь, как наполненный гелием шарик. Но в доме естество потребовало своего: Марусе выдали варёную в мундире картошечку, и ничего вкуснее той картошечки никогда она не ела.
Потом женщины сели за большой стол зашивать мешки из грубого полотна. А во главе стола сидел «странник», скорее всего, от слова «Странный». Настоящий, как в прежние времена юродивый.
Ему задавали вопросы, он отвечал странно, как и положено.
«Как астму лечить?»
«Сорок галок».
«Как так?»
«Вот так! Отстреливаете галок, варите бульон, и так сорок дней».
Потом неожиданно повернулся к Марусе, которая молча сидела за послушанием.
«А тебе нервы лечить надо!»
Вернулась в Питер будто из восемнадцатого века. Путя, слава Богу, не пропал, но ни слова не сказал о своих тогдашних приключениях.
Чудо, всё-таки, произошло: Маруся стала неожиданно для себя владелицей двухкомнатной отдельной квартиры в центре, хоть и на Лиговке.
Помогли ли молитвы? Вряд ли.
– Позвольте, Доктор мне сделать ещё одно отступление. Многие ваши коллеги, простите, мало чего понимая в устройстве мозга, надеются лечить душевные болезни там, где ведутся речи о душе, то есть в храме, ну или тупо подсаживают пациентов на лекарства, которых сейчас очень много… В самом деле – психотерапевт! Психо – душа, терапевт – врач. Ну, и как вы лечите эту больную душу? Нет, я не говорю о шарлатанах, делающих «пассы», хотя на каких-то истероидов это может производить впечатление… Чаще всего вы отправляете своих больных в церковь, туда, где покаяние и воздержание, туда, где может случиться откровение, переворачивающее эту самую, вечную душу… Так вот! Я – слишком заблудшая овца!
В то время я очень задружилась со Светой Гайтан, потрясающе талантливой актрисой, которую Богин привёз из Иркутска, поматросил и бросил… хотя она любила его так, что говорила: «в попочку готова целовать»!
Она поступила в МДТ, снялась в культовых фильмах того времени, ютилась с дочкой на пяти квадратных метрах, ходила в церковь и хотела спасти погибающую Марусю.
Сначала Маруся прошла катехизаторские курсы при Церковной Академии. Их вёл молодой, красивый батюшка кандидат искусствоведения Там она, конечно, задавала вопросы, на которые верующие знают ответы и только презрительно усмехаются.
Одновременно с этим, Света привела Марусю в новооткрывшийся храм при Академии Художеств, где этот же батюшка и царил.
Впервые войдя в этот Храм, который просто был очень большим залом с наспех поставленным алтарём и потрясающей акустикой, Маруся, к изумлению своему, столкнулась нос к носу с ТЮЗовским педагогом, убеждённой коммунисткой (в прошлом), правой рукой Учителя, теперь сменившей идеалы на прямо противоположные, и, с прежним рвением служащей другому властителю дум. Она радостно открыла Марусе объятия и стала наставницей. Маруся читала молитвы, приходила к причастию, не пропускала служб, насиловала себя постом, от которого раздувалась и готова была взорваться. Крестный ход был удивительным: со свечами и пением обошли всю Академию по узким галереям, помнившим всех знаменитых российских художников.
Подвиг был тщетен. На первой же исповеди Маруся театральным шопотом, прозвучавшим эхом под сводами старинного зала, во всём призналась, как выяснилось, публично. Ну, что ж, соответствуя духу Достоевского!
«И с этакой мерзостью вы подходили к причастию!!!»
«Батюшка, мне же Господь мужа не дал!»
«Епитимья! Покаянный канон!»
«… И яко свинья в калу лежу…» – Это надо было читать перед сном. Дня четыре Маруся выдержала а потом решила, что при её депрессивном мироощущении это – слишком. Своей больной совести вполне достаточно.