ДНЕВНИК
Этот 1994 начался ужасно… подряд, один за другим умерли люди, которых я знала, которые были мне достаточно дороги. Виктор Аристов, едва закончив съёмки последней своей картины, не смонтировав… однокурсник Массарский, Борис Андреевич Самошин… Что же касается меня лично…
Готовилась к встрече Нового года с Лёшей вдвоём тридцатого. Нарезала «оливье», когда он позвонил и сказал, что не приедет. Со мной всегда так: стоит взлететь, как тут же бьют на взлёте. Пока я занималась собой, своей театральной трагедией, он был рядом. Как только я позволила чувству захватить меня полностью, – начались обломы, и, соответственно, страдания. Насмарку декабрьское воздержание – от тоски я снова выпила. Вечером пришли Миша Иванов с сыном, мама их выставила. Чтобы не болтались под ногами во время приготовлений. Мило пообщались, выпили всё шампанское. Заснула и проспала новый год без надежд, без желаний.
1-го вечером сыграли «Бальзаминова», отметили Новый год с Андрюшей и девочками-бутафорами. Выходя из театра поскользнулась, расшибла о ступеньку колено, кажется, серьёзно. Гуляла с Хайсеном у ТЮЗа в час ночи, не думая о времени.
Третьего – опять гости.
Потом – подготовка к экзамену в центре «Семья». Каждый день часа на два забегала на Васильевский, что-то репетировали… Несущественно всё это, потому что непрерывно ждала звонка, и так – до 13 января, или даже дольше, довела себя до исступления полного, при этом всё время возникали поводы для выпивки.
ДОКТОР: – Может, вы сами их искали?
– Может быть. Но куды ж было крестьянину податься? Душевный контакт, необходимый каждому, устанавливался в ближайшем окружении, а оно всё было пьющее: – соседи, которые помогали, когда болел Хайсен, одинокие тётки, с которыми вместе гуляли с собаками, вместе ездили за город, к которым всегда можно было придти и поплакаться. У Пяти углов жил Путя, в том же доме – Варя. Сводная сестра, дочь последней папиной жены… повторяюсь: все алкоголики, с которыми Маруся общалась, были душевно щедрыми, не способными на продвижение по карьерной лестнице мечтателями, все они не стремились к высоким целям, поэтому с ними только Маруся и чувствовала себя комфортно…
– Знаете, что мне пришло в голову?
– ???
– Маруся чувствовала себя комфортно, потому что на их фоне не чувствовала себя лузером!
Доктор: – Наконец-то!
– Да-да! Для них Маруся всё ещё была той, с экрана, из «Соломенной шляпки!»
Однажды пошла сдавать пустые бутылки, и вдруг услышала из глубины заплесневелого подвала: – Это не вы снимались в фильме «Перегон»? Я вам так поверил!
Так в Марусиной жизни появился друг на долгие годы: Боря Илишаев, тат из Дербента. Он, токарь высшего разряда, вынужден был уйти из развалившегося, как большинство крупных предприятий тогда, ЛОМО, диаспора поддержала и взяла на работу в магазин от завода «Дагвино» с перспективой повышения.
Он, конечно, хотел Марусе только добра, и именно поэтому, в подвале между ящиками с бутылками её всегда ожидал хороший коньяк и закуска.
И Маруся не имела воли отказываться от таких близких соблазнов, от общества, в котором верили, что она всё ещё талантлива, всё ещё на то-то способна, во всяком случае, как говорил Боря: «Уже оставила свой след в истории, на экране…»
Никто из тех моих друзей не перешагнул через чью-то жизнь, расчищая пространство ради собственного места под солнцем. А в театре…
Когда ослабела верховная власть, началась вакханалия. Любимый лозунг Корогодского «Кто палку взял, тот и капрал!» приобрёл зловещее с оттенком каннибализма значение.
Круче всего обошлись с артисткой Наташей. Назначенная в паре с артисткой Леной на роль в «Дворянском гнезде» она, уже знаменитая (её портретами был увешан общественный транспорт города, она стала увековеченной Еленой Андреевной в телевизионной версии «Дяди Вани»), была абсолютно уверена в себе, она говорила: «Юбку надеть, ресницы наклеить, – и всё!»
Но к премьере вдруг выяснилось, что её костюм не готов, и премьеру в спектакле однокурсника бывшего мужа артистки Лены будет играть именно артистка Лена. (Там романс надо было петь. Лучше бы этого не слышать!)
Артистка Наташа сложила два и два, возмутилась и написала худруку гневное письмо, в котором заявила, что не желает работать в театре, где происходят такие недостойные (дальше всё было названо своими именами) вещи.
Она не ожидала, что её заявление с лёгкостью будет подписано, а пути назад уже не будет.
ДНЕВНИК
Очередной юбилей театра. Памятная фотография труппы. Мне опять показали моё место – в последнем ряду. Унизили и как женщину, заставив встать за рядом сидящих мужчин.