Видимо, мы в нашем кругу были очень высокомерны, всех остальных считали «пионерами», позволяли себе непозволительное в лагере.
Но как было не сбежать после отбоя в поля ржи, когда белая ночь и спать невозможно?
Как не позволить себе сигаретку без фильтра, тайком кем-то принесённую?
Однажды Гуга задумала операцию «Слоны ушли на водопой». Сговорились с несколькими мальчишками, на рассвете ушли из лагеря, пошли по дороге до озера. То озеро для меня – самое красивое в жизни. На другом берегу – ели, как в иллюстрациях Конашевича к детским сказкам, из-за низ едва пробиваются лучи, а по чёрной, недвижимой глади озера клочья тумана, разбегаясь, взлетают, как по взлётной полосе самолёты.
Даже ТЮТовская дисциплина нас тяготила. Как хотелось свободы! А слухи ходили о танках в Праге.
О, моё Коробицыно! Тогда маленький посёлок вокруг птицефабрики на полях которой мы и потели. Но когда шли по дороге, распевая твисты и рок – н -роллы старших товарищей, вокруг величественно сияла наша «Швейцария» с горами и озёрами, почти нетронутая, чистая, девственная.
На кухне дежурили по очереди. Огромная плита, тётенька, обучающая накормить ораву в сто человек. Сырники – это мы научились на раз. Трудно было потрошить цыплят с фабрики, нутро их было ещё тёплым, сохраняющим остаток жизни… а потом видеть в бульоне пёрышки… От куриного бульона отвратило на много лет.
«Маринушка, здравствуй!
О том, что мы не приедем к тебе, ты уже знаешь из маминого письма Я хочу огорчить тебя ещё больше: я никуда не уезжаю, я остаюсь дома неопределённо долго, поэтому из твоих планов на «самостоятельную жизнь ничего не выйдет
А мама уезжает 4 08. Как тебе, кажется, уже известно, в Севастополь, дабы взять под крылышко своего неблагодарного сына.
У меня всё по-прежнему, пишу технические описания; вынашиваю в голове очерки, памфлеты и эпиграммы, которым не суждено увидеть сет… А ещё – лечу зубы. Последнее, кажется, вытеснило на задний план все остальные заботы: ты же знаешь, как я люблю лечить зубы…
Приобрёл ещё несколько грампластинок, в Т. числе «Марицу»… Как ты там – без музыки? Впрочем, осталось совсем немного до твоего возвращения. Ну, «до увидення», как говорят хохлы.
Твой (всё-таки) отец.
Р.S. Привет твоим наставникам и друзьям.»
Ах, папа! Знал бы ты! Прелестное письмо, но ко всем, ко всем в этот родительский день приехали родственники! Ко всем приехали. К Гуге приехала Марьяна, а Маруся знала, что к ней никто не приедет, и поэтому заранее записалась на дежурство на кухне. Она одна знала, что никому уже не нужна.
Марусю выбрали бригадиром, одну из четырёх бригадиров, входящих в Совет. Вот тут всё, заложенное тобой, папа, и проявилось! Хотя, зачем перекладывать вину… Маруся не смогла поднять свою бригаду на ударный труд на полях, слишком далеки от коллективного труда были её помыслы, разозлилась, даже кого-то назвала – «людишками», что было в этом идеальном обществе «равных» непозволительно.
Что делать, весь узкий круг, в который входила Маруся, не считал себя равным остальным, но никого из них не избрали лидером, никого Рудольф Кац не вывел в своей пьесе под именем Маши Горящих.(Хотя он же впервые и произнёс это страшное слово, ставшее проклятьем всей жизни: эгоцентрик!)Одна Маруся оказалась как под лупой. Было собрание. Марусю клеймили всенародно. Почему-то, больнее всего были доносы тех, кто до этого пресмыкался: – «Я видела, как ночью она шла в туалет и остановилась, и долго смотрела на закат»… Эх, Фелюля!
Разбирательство было долгим, впервые Маруся прошла через товарищеский суд, когда он закончился, рванулась бежать, но куда? – без денег, ночью… спряталась в кустах, долго перебирала варианты: повеситься? Броситься под поезд? Часа через два, измотанная эмоциями, замёрзшая, тихо пробралась в палату, где все уже спали. Дверь приоткрылась, Сазонов убедился, что ребёнок на месте и тихо ушёл.
Заканчивалось лето. Вечером лагерь как всегда, был построен на «линейку», а над самыми головами с шипеньем пролетали сияющие метеориты. Такого «звёздного дождя» в жизни Маруси тоже больше не было.
Начался последний учебный год, и Марусе категорически запретили ходить в ТЮТ. Она так ничего и не сыграла, но запретная, уже разожжённая страсть к лицедейству сжигала изнутри. При любой возможности Маруся срывалась к своим друзьям, которые были главным в её жизни.
Новый год решили встретить вместе. Сергеич должен был быть там. Мама тоже готовилась к Новому году, и даже, кажется, сумела запечь гуся, но атмосфера в семье была вовсе не праздничной. Отец молчал, кривился, что-то гнетущее висело над семьёй. Маруся заранее пыталась отпроситься, затем стала настаивать, ей хотелось туда, где её настоящие родные по духу. Отец не выдержал и вдруг сорвался: – Ты взрослая девка, у тебя – менструация! (Маруся до сих пор не может слышать это слово, а тогда оно резануло, как ножом), не хватало ещё, чтобы ты в подоле принесла!