К стене было придвинуто небольшое пианино, за которым сидела Пегги и играла. Многие считают этот инструмент слишком громоздким, но мы привыкли к нему. Мы с Пэтом устроились на противоположных концах дивана и читали: я — «Телевидение и радиовещание», он — «Латеральное мышление» Эдварда де Бона. Пегги тщательно подбирала какую-то мелодию.
— Джони, — позвала Пегги, не поднимая глаз от клавиш.
Джони опустила «Гоу герл»:
— Что, Пег?
— У тебя есть вши? — спросила Пегги.
Все засмеялись. Сид покачала головой.
— Не дразни ее, — сказала она, целуя Джони в макушку тщательно обработанной головы.
Но наша младшенькая гордо засияла вампирской улыбкой.
— У меня нет вшей, — сказала она. — Я не вшивая девочка. На мне нет ни одной.
Она спрыгнула из-за стола и взяла банан. Пэт и я снова принялись за чтение. Пегги продолжала наигрывать те же несколько нот.
— Здорово, Пег, — сказал Пэт. — Мэрайя Кери?
Пегги прыснула:
— Мэрайя Кери? Это Мендельсон, солнышко. — Она снова негромко извлекла из пианино надоевшие звуки. — «Lieder ohne Worte». Это означает «Песни без слов».
— Звучит совсем как Мэрайя Кери, — добродушно проговорил Пэт, состроив мне гримасу.
— Чему вас только учат в вашей Рамсей Мак? — фыркнула Пегги.
— Немногому, — ответил он, возвращаясь к «Латеральному мышлению».
Джони возникла передо мной, держа в руке банан, и показала мне свои клыки.
— Не забудь, — сказала она, — Зубная фея еще не приходила.
Пэт и Пегги повернулись ко мне с непроницаемыми лицами, стараясь не улыбаться.
Я кивнул.
— Я работаю над этим, — сказал я.
Джони отошла и уселась рядом с сестрой на стул возле пианино.
— Давай руки, — сказала Пегги. — Я покажу тебе, как играть.
— Джони, — вмешалась Сид, — не играй на пианино, пока ешь банан.
Я направился вслед за женой на кухню. Она экспериментировала с какими-то соусами. Куча разных маленьких мисочек, полных красной и оранжевой массы. На мой взгляд, это было похоже на тайский сладкий соус чили.
— Какая ерунда эта Зубная фея, — проговорил я.
Сид сощурилась:
— Разве у тебя не выпадали зубы?
Я поднял руки.
— Они лежат в спичечной коробке в моей комнате, — признался я. — Но я помню, как она грубо обошлась в «Селфриджес»[11] с Санта-Клаусом. Я думал, она разломает пещеру Санты. А ведь это было — когда? Девять месяцев назад.
— Ох, — сказала Сид. — Ведь это только потому, что Санта был ненастоящим. Понимаешь? Она верит в него, но не доверяет. Разве ты никогда не чувствовал ничего подобного?
Марти высосал три банки «Ред булла» и теперь был готов бросить вызов самой могущественной нации на планете.
— Обама велел вынести из Овального кабинета бюст Черчилля, — сказал он, перебирая перед микрофоном листки со сценарием. — Что происходит?
Он смял в кулаке пустую пивную банку.
— Вы слышали? — спросил он. — Бронзовый бюст Уинстона Черчилля работы Якоба Эпстайна — кстати говоря, стоимостью в сотни тысяч фунтов, — который передали американцам после одиннадцатого сентября, а этот шутник Обама решил, что он ему в Белом доме не нужен…
Он взглянул на меня сквозь стекло. Он ждал звонков от негодующих слушателей, которым не терпелось дать оплеуху американскому президенту. Я покачал головой. Эта тема пока никого не взволновала. Марти продолжил свою пламенную речь:
— Кто заставляет Обаму верить, что в него не осмелятся бросить бомбу в Афганистане? Французы? Немцы? Бельгийцы? Нет — наши ребята. Они стоят плечом к плечу с дядей Сэмом, как всегда делали британцы, в любых войнах. А теперь Обама имеет наглость выбросить бюст Черчилля чуть ли не в мусорный ящик.
Строго говоря, это была неправда. Обама вернул бюст в посольство Великобритании, заменив его бюстом Линкольна. Но Марти был так погружен в американскую культуру, что такие вещи не могли его не ранить. Он чувствовал, что его оттолкнули. Он принял возвращение бюста Черчилля как вызов, и это было хорошо — хорошо для шоу. Плохо было то, что его слушателей, очевидно, не заботило, что именно держит у себя на каминной полке американский президент. Когда он объявил Мэрайю «Я продолжаю любить», я нажал кнопку.
— Похоже, их это не волнует, — сказал я. — Пока только один парень на первой линии, который хочет поговорить о тех, кто неправильно паркуется. Сид из Сёрбайтона.
Марти чертыхнулся:
— Нашу нацию публично оскорбил президент Америки, а этот парень хочет побеседовать о соседе мистере Джонсе, который паркует свой драндулет «воксхолл» так, что ему не проехать?