8
Мы с Пэтом сидели в Национальном доме кино. Показывали два фильма с Ли Марвином. Именно тогда Пэт мне это и сказал.
«Грязная дюжина» и «Ад в Тихом океане». Ли Марвин в оккупированной нацистами Франции, идущий на верную смерть вместе с кучкой обреченных неудачников и психопатов. А после двадцатиминутного перерыва — Ли Марвин, высаживающийся на пустынный остров с кучкой японских солдат-фанатиков. Отличное воскресное времяпровождение для отца с сыном. Мы могли провести вместе несколько часов, практически ни о чем не разговаривая.
— «Мы притащили сюда достаточно, чтобы взорвать весь мир!» — процитировал я, когда мы вышли с «Грязной дюжины», и Пэт вежливо улыбнулся.
Продавцы книг собирали свой товар. Темнело уже довольно рано, и вдоль всей Темзы зажигались фонари. Собор Святого Павла неясно светился в последних лучах солнца. По реке не спеша плыли старые коричневые баржи. Я купил горячий шоколад Пэту и чай себе. Впечатление от фильма потихоньку таяло. Мы смотрели, как река катит волны навстречу ночи.
Пэт, глядя на Дом кино, потягивал свой напиток. На его верхней губе остались кремовые усы от сливок.
— Можно передохнуть немного перед «Адом в Тихом океане», — пошутил я, и он кивнул.
На его щеке пробивалось несколько светлых волосинок, словно легкий пушок на новом теннисном мяче. В один прекрасный день он начнет бриться.
«Не позже чем через год», — подумал я.
Он стер пену с губы и посмотрел на меня.
Я увидел, что он набрал воздуха в грудь.
— Я тут кое о чем подумал, — проговорил он.
— Да? — Я напрягся.
— Я мог бы ненадолго переехать к Джине, — сказал он и слегка кивнул, словно соглашаясь с собственной идеей, только что пришедшей ему в голову. — Посмотреть, как это будет.
Я несколько секунд смотрел на него, а потом отвел взгляд.
— А как же школа? — спросил я. — Ты собираешься проделывать такое путешествие каждый день?
— Я ведь уже это делал, — быстро сказал он.
Он все обдумал, предвидя мои вопросы.
— Но ведь не каждый день, — возразил я, думая, что, возможно, неправильно его понял.
Мой сын, который будет нести на себе груз развода родителей до дня своей смерти, говорил, что хочет жить с матерью.
А я говорил о расписании автобусов.
— Понимаешь, — продолжал он, — я хочу узнать ее получше, как следует узнать. Не те обрывочные сведения, которые доставались мне годами. Я хочу по-настоящему узнать ее. Как обычного человека.
— Если это сделает тебя счастливым, — проговорил я, и все эти впустую потраченные годы легли на мое сердце, как свинец. Мне еще никогда так не хотелось обнять его. Но я до него не дотронулся. — Разумеется, вам надо узнать друг друга. И она тебя любит. Конечно любит. Я просто беспокоюсь, вот и все.
Он по-детски сердито нахмурился:
— О чем ты беспокоишься?
Я покачал головой.
— Об экзаменах, — беспомощно сказал я. — О школе. Просто — о том, что все рушится, Пэт.
— Я не хочу, чтобы все рушилось, — возразил он. — Как раз наоборот. Не знаю, каким образом, но только пусть не рушится, вот чего я хочу.
Он не хочет, чтобы все рушилось, подумал я. Чего же он хочет? Стабильности? Нормальности? Счастья? Спокойной жизни.
— И когда это должно случиться? — спросил я.
Он посмотрел на меня с надеждой.
— На следующих выходных? — предположил он.
Я не сдержался:
— Но это наши выходные! Мы идем смотреть фильмы с Клинтом Иствудом! «Куда не долетают и орлы» и «Героев Келли»!
— Честно говоря, — сказал он, — я не особенно люблю фильмы о войне.
Меня словно пыльным мешком огрели.
— Тебе не нравятся фильмы о войне?
— Не особенно. Нет, они ничего. «Отсюда в вечность» очень даже неплохой.
— Неплохой? Неплохой? «Отсюда в вечность» — «неплохой» фильм?
Он пожал плечами. Допил шоколад.
— Ну, вполне хороший. Эпизоды с Фрэнком Синатрой в гавайской рубашке. И с Джеймсом Дином, когда он отказывается выйти на ринг.
— Это не Джеймс Дин, — вздрогнул я. — Это Монтгомери Клифт. Тогда что мы здесь делаем, если ты не любишь фильмы о войне?
— Мы здесь, потому что их любишь ты, — ответил он. — И потому что для нас это способ… ну… провести время. Мы ведь не можем все время пинать футбольный мяч.
Мы молча уставились на реку.
Пэт откашлялся.
— Сейчас начнется Ли Марвин, — напомнил он.
— К черту Ли Марвина, — проговорил я.
Он был прав. Люди, в которых я узнал зрителей «Грязной дюжины», залпом допивали свой жидкий латте и возвращались внутрь. Но я продолжал смотреть, как течет река.