— Прости, что не удалось сделать все по-другому, — сказал я (и подразумевал именно это) и почувствовал ком в горле. — Я хочу… не знаю. Прости, что не смог устроить все по-другому, лучше, пока ты рос. — Я почувствовал, как в глазах защипало, но это ощущение быстро ушло. Я посмотрел на него. — Мне жаль, Пэт. Действительно жаль.
Он засмеялся.
— Все в порядке, — сказал он. — Все хорошо. Просто… я многого не помню. В смысле, обо мне и Джине. Мне иногда кажется, мои воспоминания — это просто фотографии, которые я когда-то видел. Сижу на лошади в четыре года. Перелезаю через спинку коричневого дивана со световым мечом. Прыгаю на батуте на заднем дворе. Но я не уверен, что действительно все это помню. Я просто видел эти фотографии.
Потом он легонько тронул меня за руку.
— Идем, — сказал он. Над его невероятными голубыми глазами нависла темно-русая челка, и лицо медленно засияло всепонимающей улыбкой. — Идем смотреть Ли Марвина. Тебе ведь хочется.
— А как же Элизабет Монтгомери? — выложил я козырную карту. — Ты будешь жить гораздо дальше от Элизабет Монтгомери. Я имею в виду, что в школе вы будете видеться, а жить придется в разных концах города.
Я не хотел делать ему больно. Я просто беспокоился о нем.
Но он от души расхохотался.
— Элизабет Монтгомери? — переспросил он. — Я ее не интересую, папа.
Сосед Сида не потерял глаз, а мы не потеряли работу.
Мы с Марти сидели напротив Бланта. Напряжение ушло. На столе лежали бумаги, но в них содержались обзорные статьи и передовицы, провозглашающие Сида из Сёрбайтона защитником порядка и порядочности, честным человеком, слишком далеко зашедшим в борьбе против безответственности, одиноким диссидентским голосом, вооруженным только стартовым пистолетом и выступившим против паршивых ценностей изуродованной Великобритании.
— Мы можем пригласить Сида в студию, — сказал Марти. — Он герой, в одиночку выступивший против преступника. Пусть выберет свою топ-десятку треков восьмидесятых и порассуждает о том, куда катится этот поганый современный мир.
Блант засмеялся.
— Не будем отталкивать удачу, — сказал он и улыбнулся нам.
На сей раз это была настоящая, искренняя улыбка.
— Я хотел пригласить вас на конференцию в Глазго на этот уик-энд, — сказал он. — Это крупнейшее мероприятие цифровой медиаиндустрии.
Мы озадаченно смотрели на него.
— Я буду говорить о новом поколении видео- и аудиоконтентов на множественных платформах, — пояснил Блант.
Но мы продолжали недоуменно смотреть на него.
Затем Марти наклонился вперед, пытаясь расшифровать слова Бланта. Это как-то связано с телевидением? А я думал о комнате моего сына. Он возьмет с собой все — просто опустошит ее? Захочет ли он, чтобы я помог ему переехать? Почему он не говорил мне, что не любит фильмы о войне?
Мой телефон завибрировал, и я взглянул на дисплей. «Неизвестный номер», — гласила надпись, и я поднялся со стула.
— Я должен ответить, — сказал я.
— Это Синг Рана, — проговорил кто-то, и мне понадобилась целая секунда, чтобы соединить голос в телефоне со старым гурком. — Вам надо приехать. Я не могу сегодня с ним поговорить. Вы должны приехать. Они все забрали.
Я дал отбой, и Блант взглянул на меня.
— Так как насчет этого уик-энда? — спросил он, ожидая ответа.
— Что насчет уик-энда? — не понял я.
В этот уик-энд случится самое страшное. В этот уик-энд мой сын уйдет из моей жизни в жизнь матери.
— Вы приедете? — довольно раздраженно спросил Блант. — Это крупнейшее в мире мероприятие цифровой медиаиндустрии, его посещают крупнейшие медиапредставители, гости и специалисты по коммуникациям. — Он приосанился. — Я буду говорить ключевую речь.
— В этот уик-энд? — снова спросил я и покачал головой. — Никак не могу. Сожалею.
Представитель Би-би-си посмотрел на Марти. Тот пожал плечами и засмеялся.
— Я тоже не могу, — сказал он. — Не знаю почему. Но я что-нибудь придумаю.
Когда мы вышли из офиса, Марти взял меня за руку и фыркнул:
— Они хотят, чтобы ты в эти дни вскрыл себе вены. Хотят прикарманить твою жизнь. Мы делаем шоу, а потом идем домой. Этого достаточно.
Телефон у меня в кармане снова завибрировал.
— Этого более чем достаточно, — согласился я.
Я позвонил его дочери по пути к нему.
— А чего он ожидал? — спросила она.
Она отняла трубку телефона от рта, уговаривая внучку съесть еще кусочек. Потом снова заговорила со мной: