Я кивнул и стал смотреть, как они входят в дверь больницы, чтобы навестить умирающего отца.
— Разве не прекрасно так думать? — проговорил я.
Пэт вышел через пару минут.
Я знал, что он может поговорить с этими двумя взрослыми. Он мог с этим справиться. Он был достаточно вежливым, сострадающим, чутким. Он бы рассказал им, какую ночь провел их отец. Он сумел бы заслужить их неуверенную благодарность. И понял бы, что пора идти. Я понимал, что он мог все это сделать, и не беспокоился.
Я гордился им. Гордился тем человеком, каким он вырос.
Борясь с желанием закрыть глаза, я смотрел, как он прикурил и с явным наслаждением затянулся. Было уже совсем светло, и солнце светило ярче с каждой минутой.
— Я могу пойти туда, — сказал он, немного помолчав, и я сперва подумал, что он говорит о том, чтобы вернуться в больницу. — В школу, — продолжал он. — В Рамсей Мак. Я спокойно могу пойти туда сегодня.
Я помотал головой и проснулся окончательно.
— Тебе не надо, — сказала. — Уже почти конец семестра. Ты пропустил все экзамены.
В его голубых глазах что-то промелькнуло.
— Может, и не пропустил, — сказал он. — Может, я разделался с ними одной левой, потому что они были проще пареной репы, а я учусь гораздо лучше всех этих болванов.
Я просветлел:
— Так и было, Пэт?
— Может быть, — сказал он. — Кому какое дело? Экзамены ничего не значат. Из-за них не обязательно ходить в школу, и можно найти занятие получше. Просто тебя оставляют в школе, чтобы не плодить безработных.
Он кивнул, что-то решая:
— Но сегодня я хочу пойти туда. Когда все будут там. Все они. Каждый из них.
— Никому в Рамсей Мак нет дела до того, появишься ты или нет, — сказал я, ощущая тревогу.
Я чувствовал, что теперь он свободен от Рамсей Мак и нам надо оставить все это позади.
Я не хотел, чтобы он шел в школу.
— Но я этого хочу, — сказал он, читая мои мысли, и выпустил из ноздрей две струйки дыма.
Он раздавил сигарету потертым школьным ботинком и столкнул окурок в сточную канаву.
— Я просто думаю, что должен это сделать, — сказал он.
Поэтому мы отправились позавтракать, а после этого я повез его в Рамсей Мак в самый последний раз.
На игровых площадках поднималось множество шатров. Большие белые бедуинские палатки для последнего дня семестра, для раздачи наград, похлопываний по спине и речей. Я подумал, что это можно было бы и пропустить.
Звенел звонок, возвещая начало занятий, когда мы остановились у ворот. Но экзамены были уже сданы, начинались каникулы, и распорядок дня в Рамсей Мак уже не был таким строгим.
Поэтому перед школьными воротами царило столпотворение.
Тут были все — и обычные дети, норовящие все разом протиснуться в ворота, и остальные.
Уильям Флай. Прыщавый. Кучка хихикающих отморозков, которые всегда группируются вокруг подобных Флаю и его прихвостню с изрытым прыщами лицом.
И Элизабет Монтгомери, еще более красивая, чем обычно, почти превратившаяся в женщину, со сверкающим кольцом в честь помолвки, камень на котором был размером с отель «Рамада-инн». Кольцо было надето на третий палец левой руки.
Все были там. Та, которую любил мой сын, и те, кто превратил его жизнь в ад, и прочие статисты в поношенных синих пиджаках.
Они смотрели, как он выходит из машины и идет к воротам.
Потом их взгляды обратились на Уильяма Флая, и все увидели, как он отвернулся от Пэта и уставился себе под ноги.
Пэг вошел в ворота Рамсей Мак, и Уильям Флай шагнул в сторону. Парни, окружавшие его, сделали то же самое. Элизабет Монтгомери не шевельнулась. Она просто почесала ухо, и кольцо с огромным бриллиантом сверкнуло в солнечном свете последнего дня семестра.
Потом Уильям Флай кивнул Пэту, почти с почтением, клюнув своим сломанным носом.
Но Пэт прошел мимо них, его длинные волосы сияли, голубые глаза были устремлены вперед, словно у ворот никого не было.
Мой сын вошел в здание школы.
И никто не посмел его тронуть.
24
Ложная тревога. Не нужно паниковать.
Джина не была лесбиянкой.
Ее новый приятель на кухне готовил нам чай. Его крепкое безволосое тело, облаченное в шелковую майку и аккуратные шорты, было до смешного мужественным. Под кожей бугрились тщательно натренированные мышцы, которые качали, холили и кормили протеином. Он выглядел как презерватив, набитый фундуком. Я был больше похож на лесбиянку, чем он. Мы улыбнулись ему, когда он поставил перед нами поднос, а потом снова исчез на кухне, погруженный в хозяйственные хлопоты.