— Ого, Джина, — проговорил я. — У него мускулы в таких местах, где я и не подозревал их наличие. Где ты его нашла?
Она сидела на диване, скрестив ноги, и разливала нам молоко. Она знала, как я люблю. Ей не надо было спрашивать. На ней были спортивные брюки и футболка. Волосы собраны назад, чтобы можно было видеть ее сказочное лицо во всей его сводящей с ума красоте. Никакого макияжа, кожа все еще блестит от утренней зарядки, или как там это называется.
— Он работает в том же спортклубе, что и Сиан, — сказала она, тщательно соблюдая пропорции в чашках.
Одна ложка сахара для меня, без сахара для нее. По капельке молока для нас обоих.
— Мы разговорились, когда он помогал мне с ягодичными мышцами.
— Очень романтично.
Я отхлебнул чая, даже слегка разочарованный тем, что у Джины не получилось стать лесбиянкой. Было что-то странным образом обнадеживающее в том, что после разрыва с вами женщина полностью теряет интерес к мужчинам. Превращение бывшей жены в лесбиянку — своего рода комплимент, хоть и сомнительный.
— Сиан была слишком собственницей, — объяснила она, читая мои мысли. — Сексуальная ревность — бог мой! Хуже мужика.
Она вздохнула:
— Пойдем на воздух?
Мы вышли на балкон. Сохо, лежавший в четырех этажах под нами, был пойман между ночью и днем. Несколько гуляк с ввалившимися глазами потягивали последний эспрессо в итальянском баре и шли завтракать в кондитерскую «Валери», но вдоль всей Олд-Комптон-стрит в витринах магазинов и кафе еще были опущены предохранительные решетки безопасности.
— Я хотела как лучше, Гарри, — сказала мне Джина, и, когда она взглянула на меня, годы куда-то ушли.
Вся безнадежность, все разочарования и безумия — работа в Токио, небольшая армия бывших и настоящих возлюбленных, ее лесбийские эксперименты — ничто не имело такого же значения, как тот факт, что когда-то мы были вместе. Потому что я точно знал, о чем она говорит.
— Я тоже хотел, чтобы было как лучше, — честно признался я. — Для тебя. И для Пэта.
— Я хотела поговорить с ним, — сказала она. — До того, как он ушел. До того, как вернулся к тебе. Я хотела рассказать ему — не знаю. Что я любила его. Что я всегда его любила. Но этого не произошло. Почему-то у меня не оказалось возможности. Он просто собрал вещи и ушел. Был здесь, а потом исчез.
Она оглядела квартиру, словно искала свидетельства того, что он действительно какое-то время жил здесь. Но никаких свидетельств не было.
— Мы ждали этого великого момента, — сказал я. — Когда все упорядочится и раскроется. Но в основном этого и не происходит. Люди просто уходят.
— Но когда он жил со мной, — сказала она, словно мы были друг другу посторонними, — он уже не был маленьким мальчиком. Тем беленьким малышом, который даже спал в обнимку с игрушечным мечом джедая. Он был таким… тинейджером. И я его не узнавала.
— Так бывает, — ответила. — Они вырастают. Это верно — их не узнать. Ты пытаешься найти связь между теперешним большим угрюмым дылдой и прошлым милым малышом со световым мечом. Но это все равно тот самый мальчик.
Неужели я и вправду верил в это? Я знал, что люблю его сейчас, потому что любил тогда. Но для Джины все было по-другому. Она слишком многое пропустила. Я понимал, что ей хотелось наверстать все упущенное время. Она была готова — она теперь решала, где хочет жить, с кем спать, и ей надоели бесконечные поиски себя. Но пока она готовилась, пока принимала окончательное решение, наш мальчик вырос.
А любить незнакомца было тяжело. Для них обоих.
— Какой он, Гарри? — спросила она, и я почувствовал, как между нами громоздится время.
Она была похожа на девочку, солнце освещало ее загорелую кожу, волосы убраны назад, и у нее явно был отличный секс с новым парнем. Но Джина больше не была девочкой, и между нами пролегли годы, о которых мы ничего не узнаем.
— Он любит футбол, но играет плоховато, — начал я. — Ему нравится латеральное мышление. И бега.
Она выглядела заинтересованной. Джина — фанатик здорового образа жизни. Джина — королева зарядки. У верен, что она могла бы застраховать на кругленькую сумму свои дельтовидные мышцы.
— Бега? — переспросила она. — По траве и дорожкам? В смысле, бег трусцой?
— Лошадиные бега, — сказал я. — И собачьи. Бега борзых. В этом роде.
Она нахмурилась. Она этого не одобряла. Ей хотелось, чтобы он был таким, каким никогда не будет.
— И сигареты, — продолжал я. — Он любит «Мальборо лайт», постоянно их курит, хотя я считаю, что в один прекрасный день его кто-нибудь остановит. Но не я и не ты. Это будет женщина. Или ребенок. И он бросит курить ради них. Из-за любви к ним.