Мао-цзы, младший брат Юнь-чжэнь, не вытерпел:
– Мама, но разве есть в Юяне столько школ? Да еще таких хороших…
Однако на сей счет старая женщина придерживалась собственных взглядов. Она считала, что в Юяне много школ ни к чему. Зато храм Конфуция, где помещалась средняя школа, представлял собой величественное сооружение: в главном зале Одни поперечные балки были толщиной в три чи, а колонны – толщиной со стол.
Лестница, ведущая к храму, насчитывала с полсотни Ступеней. Вспотеешь, пока взберешься наверх.
– Вот у вас в школе качели, – промолвила старуха. – Как они неуклюжи! И стоят-то они одни-одинехоньки в углу спортивной площадки! Куда им до качелей в нашем храме! Вы, наверно, их не помните? Высоченные! До сука тунгового дерева, к которому они были привязаны, ей-ей, чжанов пять-шесть будет. А какие листья на дереве. Крупные, словно веер, и густые, солнечных лучей не пропускают. Когда дети там играли, глядеть было любо! Твой покойный старший брат, Юнь-чжэнь, частенько забирался на дерево и срывал цветы коричного дерева, росшего рядом. Бывало, нарвет целую охапку, а те, кто стоял внизу, подхватывали ветки и любовались лепестками цветов. Может, ты помнишь?
Юнь-чжэнь что-то невнятно пробормотала в ответ.
Эти рассказы вызвали у Мэн-кэ воспоминания о прошлом. Ей представилось, как она, в коротеньком серебристо-сером платье, прячется в каменной пещере и, пока мальчишки с девчонками ловят раков у берега горной речушки, зачитывается «Западным флигелем».[1] A под вечер, когда дети с грязными ногами пробегают мимо пещеры, Мэн-кэ выходит и возвращается домой. Служанка – няня Яо, как называли ее дети, обычно сидит у ворот на каменных ступенях и поджидает ее. Эта служанка живет в их доме уже около сорока лет. «Иди скорее, отец заждался!» – кричит няня, завидев ее. Мэн-кэ украдкой передает няне книгу, опасаясь, как бы отец не заметил и не стал браниться. А отец, услышав скрип ворот, кричит из флигеля: «Мэн-кэ! Ты что это, только сейчас вернулась?» Няня начинает хлопотать по хозяйству, зовет внучку Сань-эр, чтобы та подала барышне воды умыться, велит Сы-эру поторопить Тянь Да с ужином, а сама принимается греть вино. Переливая вино из кувшина в чайник, она, бывало, впопыхах прольет все мимо, зальет пол и, лишь когда подходит время пить вино, хватится, что чайник пуст. Отец и Мэн-кэ громко смеются, Сань-эр и Сы-эр, глядя на бабушку, тоже весело улыбаются. Старушка сердится, что-то бормочет и уходит во двор кормить кур. Тогда Сань-эр снова наливает в чайник вино и ставит его подогревать. За вином отец и дочь ведут разговоры о разных пустяках. Отец мечтает, чтобы наступили такие дни, как прежде, когда все друзья снова будут льстить ему, а он пристыдит и обругает их, излив всю горечь, накопившуюся в душе за долгие годы… Мэн-кэ думает, как бы украсить могилу матери так, как это она видела в одной книге: по обеим сторонам дороги, ведущей к могиле, расставить парами друг против друга каменные статуи людей, коней…
Неожиданно отец раздражается, начинает искать недостатки и пороки в людях, ругает их. Изредка его одолевают приступы сентиментальности, он кладет руку на головку дочери и, поглаживая ее черную, как смоль, косу, вздыхает: «Мэн-кэ, ты все больше становишься похожей на мать. Что-то ты похудела». Мэн-кэ закрывает руками глаза и сидит неподвижно, прижавшись к отцовскому колену. С наступлением ненастных дней Мэн-кэ часто остается дома, не ходит в школу. Отец тогда радуется, как ребенок. Вместе с дочерью он бежит в гостиную послушать шум дождя; один он туда обычно не ходит. Иногда отец просит Мэн-кэ сыграть с ним в шахматы. Они борются за каждую фигуру, спорят до тех пор, пока оба не раскраснеются; в конце концов отец проигрывает.
Вспомнив раскрасневшееся лицо отца, растерянный взгляд в тот момент, когда однажды она готовилась взять его фигуру, Мэн-кэ невольно улыбнулась. Юнь-чжэнь легонько подтолкнула ее:
– Ты чего?
Мэн-кэ еще сильнее захотелось смеяться: перед глазами встала прежняя Юнь-чжэнь – волосы у нее торчат двумя рожками в стороны. Потом всплыли образы Ван Сань, Юань Да и двух братьев Эра и Да из семьи второго дяди. Они любили все вместе бегать в бамбуковую рощу у дальней горы за молодыми побегами бамбука. Мэн-кэ по дороге отставала, взбиралась на персиковое дерево и, набрав персиков покрупнее, бросала их в рогатую прическу Юнь-чжэнь. Но особенно нравилось ей потешаться над трусишкой, как она в шутку прозвала Юань Да. Тем не менее Юань Да была к ней очень привязана, может быть, потому, что Мэн-кэ всегда ее защищала. Интереснее всего было стащить у няни Яо корзину батата. Тогда они убегали в горное ущелье, и под высокой сосной пекли батат на углях. Поев, собирали каштаны, грибы…