С преувеличенным спокойствием она вышла.
Но придя к себе в комнату, она потеряла это спокойствие. Итак, в ней больше не нуждались! Мендель взял целиком на себя заботу о судьбе дочери, и она ничего больше не может сказать – ничего! И так во всем. Она просто стала лишней в доме.
– Кухарка не допускает меня на кухню. Горничная не дает убирать комнаты. Эконом сам закупает провизию. Лакей кормит детей. А к Сарре не допускает Мендель. Никто ничего не позволяет мне делать. Куда бы я ни пошла, чтобы я ни делала, везде мне говорят «не вмешивайся»!
Зельда сидела с поникшей головой, с болью в сердце. Но она была сильная женщина. Она не плакала.
– Легко сказать: «Не вмешивайся»! Я хотела бы видеть таких матерей, которые не вмешиваются. А я мать, как все матери! – заплакала она, наконец, не будучи в состоянии сдержать себя.
И когда к ней пришел Бернард Шнапс, он застал ее в слезах.
– Ты сумасшедшая! – сказал он ей в утешение. – И о чем только она беспокоится! Ты предоставь все мне. Для меня безразлично, что бы это ни было!
Он уселся рядом с ней и приготовился слушать. Но когда Зельда сквозь слезы кое-как рассказала ему о новом патенте Менделя, «патент на любовь», Бернард, откашлявшись, начал утешать ее.
– Зельда, сестрица, я такой человек, – я не люблю иметь дело с сумасшедшими. Всякий раз, когда Мендель затевает какое-нибудь сумасшедшее дело, я умываю руки!
Он встал с намерением так же внезапно уйти, как и пришел. Но умоляющий взгляд Зельды заставил его передумать, и он решил утешить ее.
– Подбодрись, Зельда! Я знаю, ты опечалена тем, что я пришел к тебе без всякой пользы для тебя. Но я такой человек – я люблю иногда отдать визит! Не беспокойся! Когда-нибудь ты отдашь его мне!
– Бернард, ты должен спасти ее! – умоляла Зельда, хватая его за руку, с внезапной надеждой в глазах. – Я не отпущу тебя, пока ты не спасешь ее!
И она насильно усадила его в кресло. Бернард замахал руками, протестуя.
– Зельда, ты знаешь меня – я не люблю вмешиваться! Вот и все!
– Я тоже не люблю вмешиваться, но при чем тут это? Ты должен взять ее из университета, Бернард. Пойди к профессору и скажи, что она должна выходить замуж! Сделай что-нибудь, Бернард, пока она еще не совсем затерялась среди книг! Она никогда теперь со мной не говорит, никогда на меня не смотрит. Домой приходит, как профессор – всегда с книгами! Ты знаешь, Бернард, я сильная женщина, никогда не плачу. Но иногда душит меня вот здесь, Бернард, прямо-таки…
– Глупости! Глупости! – быстро перебил ее Бернард, боясь, что она опять разразится слезами. – В конце концов, Сарра – просто дитя. Она точь в точь, как я – она любит книги! Ты знаешь меня Зельда – когда я вижу книгу, меня трудно удержать. Я сейчас же должен знать, сколько она стоит!.. Да при том, какое отношение имеют книги к замужеству?
– Вот и я так думаю, – вздохнула Зельда. – Но попробуй поговорить с Менделем. Он придумал новое изобретение! Он хочет, чтоб Сарра полюбила жизнь и забыла думать о мужчине!.. Бернард, мой брат, я прошу тебя – помоги мне, помоги!
Бернард встал и решительно одернул полы своей жилетки. Он прекрасно сознавал, какое великое, ответственное дело поручила ему Зельда.
– Зельда, – начал он важно, – я такой человек – я люблю попробовать! Скажи мне, что ты от меня хочешь, и ты увидишь, как я все обделаю.
– Для себя – ничего, – осторожно сказала Зельда. – Я прошу тебя помочь Сарре. Ты знаешь, Бернард, у меня есть свои деньги. На что они мне? Если ты поможешь ей, я отдам их тебе…
Бернард энергично прервал ее.
– Зельда, не говори мне о деньгах! Я не люблю такой разговор! А немедленно бросаю все свои дела, свою работу, свою семью и буду работать только для тебя!
Зельда была так обрадована, что хотела обнять его. Но Бернард протянул руку вперед, слегка отталкивая ее, и сказал:
– Но помни, Зельда, что все, что бы я ни делал, я буду делать только ради Сарры, а не ради какой-то любви! И еще одна вещь! Я побожился, что там, где будет Мендель, не будет меня. Ты знаешь меня – я люблю божиться! Поэтому ты не должна подпускать ко мне Менделя. Было бы хорошо послать его куда-нибудь на отдых.
Бернард вдруг вскочил. Эта мысль пришла ему на ум внезапно и страшно обрадовала его.
– Ой! Это было бы замечательно! – воскликнул он, довольный собой. – Тогда мы найдем Сарре жениха, сразу выдадим ее замуж, и когда Мендель вернется из больницы, то есть я хочу сказать – с курорта, у нас уже все сделано, обделано и – до свидания!
– Ой, Бернард! Ты почти так же умеешь строить планы, как и Мендель!
Лицо Бернарда расплылось в улыбку.
– Не беспокойся, Зельда, у меня богатый опыт. Я тридцать четыре года занимаюсь маклерством. А Мендель говорит: «Что такое маклер? Сваха». Видишь, это одно и то же! А теперь я покажу тебе, как я могу работать, – таинственно добавил он. – Ты меня только что позвала, а у меня уже готово предложение № 1! Я такой человек – я не люблю много разговаривать! Я сразу берусь за дело! У меня уже есть один жених. Адвокат! А сам, как красивая девица. Голос такой мягкий, мягкий! Вот увидишь, они сразу влюбятся друг в друга, как две сестры!
Зельда прослезилась.
– Бернард, ты так обрадовал меня, что я не знаю, что и скажу ему, когда увижу его. Конечно, нет такого жениха, который был бы слишком хорош для Сарры. Но все-таки, какой он – красивый, смирный? И такой ли он застенчивый, как Оскар Гессенхейм?
– Точь в точь такой! – сказал Бернард, все более и более оживляясь. – Он и красивый, и смирный, и умеет петь. Я и позабыл сказать тебе, что он поет. Он поет, как… ну, как называется вот жестяная птичка, которую ты наполняешь водой, – и она потом свистит так красиво? Вот и он так поет! Гм! Он такой певец! Он даже не говорит, а только поет!
– Но, ты, кажется, сказал, что он адвокат? – в недоумении спросила Зельда.
– Он – все! – воскликнула Бернард. – Он и адвокат, он и певец, он и гений! Ну, точь в точь, как я! Зельда я ручаюсь, что как только Сарра увидит его, она сойдет с ума! И тогда мы их поженим! И еще я забыл сказать тебе самое главное. Он такой здоровяк – высокий, как потолок, крепкий, как дом, а руки у него, как колонны! Я могу побожиться, что он кулачный боец!
– Но ты сказал мне, что он поет, как девушка! – сказала Зельда; все более настораживаясь.
– Я сказал тебе, что он умеет все! – воскликнул Бернард строгим голосом, чтобы скрыть свое смущение. – Разве ты не понимаешь, Зельда, что значит «все»!
Зельда кротко кивнула головой, а Бернард, откашлявшись, продолжал:
– Гм! Если ты адвокат, но похож на кулачного бойца, то это же хорошо при сношениях с клиентами. А если ты кулачный боец и умеешь петь, то это хорошо для водевиля. Не беспокойся! Он знает, что делает! Предоставь это мне, то есть, я хочу сказать – ему!
– Но я не хочу, чтобы в нашей семье были драки, – возразила Зельда.
– Глупая женщина! Если в семье будет кулачный боец, то кто же захочет тогда драться?
Однако, видя нерешительность на лице Зельды, он изменил свой курс.
– Да при том он только выглядит таким силачом. А на самом деле, я могу сбить его с ног одним щелчком. Зельда, не беспокойся. Я такой человек – я люблю браться за дело. Я взялся за это дело, и буду держаться за него! Ты не беспокойся!
Но Зельда печально покачала головой.
– Ой, боюсь, чтоб не вышло так, как с Оскаром Гассенхеймом! Ты тогда говорил то же самое, а что получилось?
– Глупости! Теперь я говорю совсем другое, одобряюще сказал Бернард. – Послушай, Зельда, не плачь зря. Бери пример с меня. Я никогда не плачу, когда что-нибудь теряю. Я только теряю, когда плачу! Может все, что я говорю, тебе представляется в мрачном свете, но не забывай, что все еще может перевернуться вверх ногами! Не беспокойся и предоставь все мне!