Это был единственный серьезный научный отклик на труд Менделя, прозвучавший при его жизни. Но Мендель не узнал о нем, ибо диссертация Шмальгаузена полностью была опубликована только на русском языке — в «Трудах Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей» [60].
Мендель не узнал об отзыве, а ученый мир Европы не узнал о том, что работа Менделя, его метод и его способ выражать свои результаты формулами заслуживают внимания и должны быть далее разработаны. Поток научной информации уже в то время был достаточно велик. Десятки журналов и ежегодников загромождали столы тех исследователей, которые могли бы оценить труд Менделя.
До провинциального ежегодника руки не доходили, а русский язык — не как ныне — в научном обмене места не имел.
В приведенном здесь реферате Шмальгаузена видно, что петербургский ботаник был восхищен менделевским гибридологическим анализом. Он справедливо подметил, что Мендель принял эстафету от Нодена. Но главного пункта гипотезы — описанного Менделем механизма наследственных «задатков» он тоже не выделил. Однако это могли сделать другие — те, кого волновала сама проблема наследственности — тот же Дарвин. Такой реферат мог привлечь внимание к первоисточнику.
В 1875 году диссертация Шмальгаузена была напечатана уже на немецком языке — в «Botanische Zeitung», журнале, который читали все крупные биологи. Но, публикуя ее, редакция исключила из текста исторический обзор проблемы, и имя Менделя ботаники узнали из другого источника — из добросовестного, педантично составленного обзора всех трудов по проблеме гибридизации — из книги В. Фоке «Pflanzenmischlingen», которую сам автор называл не иначе как компиляцией.
«Многочисленные скрещивания Менделя, — написал Фоке в главе о гибридах гороха, — дали результаты совершенно сходные с полученными Найтом, однако Мендель полагает, что он установил постоянные численные отношения между типами помесей».
Фоке перечитал все работы по проблеме, и блуждания десятков искателей истины породили у него глубокий скепсис:
«…Ничто такие показало свою никчемность, как поспешные обобщения отдельных наблюдений, — так писал он, подводя черту под поисками целого столетия. — Несомненно, можно выдвинуть хорошо обоснованные правила поведения бастардов, но не нужно забывать, что любое из этих правил допускает большее или меньшее число исключений».
Это унылое умозаключение не было адресовано лично Менделю, но все-таки оно было адресовано и ему тоже, — в числе прочих осмелившемуся строить собственные теории.
Но так или иначе монография Фоке в 1881 году увидела свет, и как бы ни оценивал ее автор труд Менделя, он добросовестно занес его в список литературы и пятнадцать раз упомянул имя Менделя в связи с работами по скрещиванию гороха и ястребинок и других растений, которые были упомянуты на страницах «Опытов». Именно добросовестности скептического Фоке мир обязан тем, что к отцу генетики — пусть через шестнадцать лет после его смерти — пришла заслуженная слава. Ведь это из его книги о Менделе узнали Корренс, Чермак и Бейли, а от Бейли узнал де Фриз.
И датчанин Мартин Бейеринк, тот, что открыл существование вирусов, тоже сначала узнал о Менделе именно из книги Фоке — где-то еще перед 1885 годом, когда работал в Вагенингене в сельскохозяйственной школе и увлекался скрещиванием злаков. Заинтересовался, достал где-то отдельный оттиск «Опытов» и… тут он получил должность бактериолога в Дельфте и пошел другой — право, не самой худшей — дорогой. И шутил впоследствии: «Если бы я остался в Вагенингене, я бы тоже открыл законы Менделя, но это не все, что мне недоставало…»
XII. ЗВЕЗДЫ СМОТРЯТ СВЕРХУ ВНИЗ
Он заказал у типографа сорок оттисков статьи, часть из них преподнес друзьям, каждый раз снабдив первую страницу приличествующей надписью, а остальные разослал ученым, к чьему авторитету решил апеллировать.
Известны имена только двух ученых, которые получили от него оттиски. Первым был австрийский ботаник Антон Кернер фон Марилаун.
Фон Марилаун пробежал глазами вежливое письмо автора статьи, приложенное к оттиску, прочитал на первой странице работы:
«…Для постановки дальнейших опытов с целью проследить развитие помесей в их потомстве дала толчок бросающаяся в глаза закономерность, с которой гибридные формы постоянно возвращались к своим родоначальным формам».
Ха! Закономерность!
На этот счет у Антона Кернера фон Марилауна была совершенно определенная точка зрения [61]:
— Якобы открыты законы наследственности!… Единственным законом наследственности является то, что нет никакого закона наследственности!…
Оттиск остался неразрезанным. Теперь он хранится в Менделиануме.
Второй оттиск был послан знаменитейшему в ту пору биологу, профессору Мюнхенского университета Карлу-Вильгельму Нагели.
Но Мендель не отправил оттиска единственному из коллег, который более чем другие способен был понять его: Дарвину.
Сорок лет спустя Френсис Дарвин специально перерыл библиотеку и рабочие заметки отца. Не было обнаружено ни оттиска менделевской статьи, ни, конечно, четвертого тома «Трудов» брюннских естествоиспытателей, ни каких-либо следов, свидетельствующих о том, что «Опыты» отца генетики попались на глаза отцу теории эволюции.
«…Более чем кому-либо ему (Дарвину) было бы радостным известие об успехе в решении проблемы, разрешимость которой он первым во всем мире показал сам, пусть даже направление, в котором были эти успехи достигнуты, и оказалось бы для него неожиданным», — так писал в начале нашего века виднейший английский биолог Бэтсон.
Люди, знавшие Дарвина, в один голос твердили, что проведай он о менделевских опытах, тотчас бы принялся с идеальной тщательностью воспроизводить их, чтоб убедиться во всем собственными глазами, и сам бы положил почин синтезу эволюционных и генетических представлений, с трудом начавшемуся лишь полвека спустя.
«Можно наверняка сказать, что развитие эволюционной философии пошло бы по совершенно другому, чем мы наблюдали, пути, если бы в руки Дарвина попал труд Менделя», — категорически утверждал Бэтсон, один из четырех ученых, заново открывших к 1900 году менделевские законы.
Кстати, труд Менделя мог бы попасть в руки отца теории эволюции. Дарвин непрестанно интересовался работами по гибридизации. Он читал книгу Гофмана, видел на ее страницах имя Менделя, ссылку на его статью. Но Гофман взял из нее лишь одну мысль: «гибриды имеют склонность в последующих поколениях возвращаться к исходным видам» — факт, известный из книг Кельрейтера, Сажре и Нодена. И у самого Дарвина в очерке 1844 года об этом сказано. Стоит ли смотреть статью, где повторяются «зады»?