Эй, ты чего? Что делаешь? Кончай, слышь?! Ты что задумала, а? Да брось ты этот нож, ну его. Фрау Комар, помогите! Матильда! Мирски! Не-е-ет! Люди! Она ведь меня... Ой!
Ой! Режь осторожней! Ради тебя все вытерплю. Сможете оба с этим недоумком... Ой! Ну, с поэтом... Отодвинь ты мои кишки да вместе с тазом подальше... вонища же, я ведь уже налакался... Больно! Поаккуратнее накладывай рис-то! Хватит! О-о, хватит уже...
Эй, не колоти так больно! Ага, теперь бей, а ну, давай, давай! Хор-ро-шо! Еще! Помнишь, как я...
Как ты... Как мы с тобой оба... Ух ты, садомазохисточка, ученица Леопольда фон Захера! Ой, еще! Отлично работаешь, крепче, с оттяжкой! Ого, наш рис, сдается мне, набухает. Погоди, давай-ка сейчас я... Тс-с... Так, вот так... сеяли мы мак!.. До дна! До самого дна! А, поэт уже здесь? Садись, Полинер, обожди, мы сейчас! А-а-а-а-х! Садись, говорю, наливай... Н-ну! Столько риса! А соус какой!
Я тебе говорил, что здесь Дно, зачем пришел?
Мавританская, четырнадцать. Пей, Полинер. Ну, садись, что ли. Второй этаж, окна во двор. Пей и ты, Ангел свалки.
Дно и Дно. Вечером в кино. В подвале покажут «Робина Гуда». Производства 1938 года.
Ух ты, Комар вернулась! И Миллер! И Матильда здесь. Что, и Мирски? Полинер? Ведь она... Ну, ладно, ничего, садитесь, фрау Мирски. И ты, дорогая, присаживайся, смелей!
Теперь будем жить долго и счастливо!
Очень долго и очень даже счастливо. Мы постигли свою глубину.
Иные никогда не постигают.
1991
Брод
Встретились, как уговаривались, четверть века спустя. Четверть пришлась на 1985 - 1990 Anno Domini. Мы - шестеро седых юношей в черных костюмах и Долоресса Луст - старая красивая девушка в облегающих черных брюках.
С коричневыми коленкоровыми чемоданчиками, с шестью раскрытыми зонтами на длинных рукоятках, мы отправились в сквер близ башен св. Иоанна, где двадцать пять лет назад вовсю бурлил и пенился Пивной ларек. Молча склонили головы и возложили к этому месту скромный венок. Потом выстроились ровной шеренгой. Вынули из чемоданчиков принесенные бутылки, соорудили из них импровизированный прилавок, и Долоресса Луст, горластая торговка, принялась разливать янтарное пиво. «Мартовское», «Рижское», «Жигулевское». По капельке отлили на мостовую - духам былых времен.
После этого мы, шестеро парней в черных костюмах, белых сорочках, с узкими галстуками, отправились на Площадь. Из рухнувших надежд, идей, скверных воспоминаний, невинных творческих опытов, бесчисленных удостоверений и билетов всевозможных организаций, просроченных акций и банкнот сложили и зажгли великий Костер четверти века. Когда он как следует разгорелся, вынули свои брандспойты и излили свежее пиво на его жаркий пепел... Тогда в него опустилась на колени бывший секретарь комсомольской ячейки Долоресса Луст, резидент американской разведки в нашей Альма Матер. Послышалось уютное пш-ш-ш! - и все было кончено. Мы постояли, держа в руках черные шляпы. Плыли шелковые паутинки. Началось бабье лето.
Бабье лето... Мы взошли на холм за Вилейкой. Наши востроносые черные туфли побелели от пыли. Щеки обстрекались крапивой, а у Долорессы Луст даже ягодицы. Достигнув наконец вершины, мы встали среди зарослей боярышника и вербы у небольшой лощинки. Она походила на гробницу любви. Да, - прошептала Долоресса Луст, - здесь. Здесь, в этой впадинке, ровно Четверть века назад наша сподвижница Долоресса Луст благополучно рассталась с девственностью. Ее почти шутя сорвал канатоходец заезжего цирка. Не то Мурза, не то Джалиль, а может, Мурза Джалиль в одном лице. Долоресса Луст смахнула чистую слезу. После чего улеглась в лощинке, такая же трепетная и хрупкая, как и в те невообразимые времена. Мы, шестеро седовласых юношей, снова выстроились в аккуратную шеренгу...
Сойдя с холма, гуськом промаршировали в парк Серейкишкес. Там, где некогда красовался популярный дансинг «Сарай», мы откололи чарльстон, похлопали в ладоши и прокричали: «Twist again». Покидались каштанами там, где когда-то гремел тир ДОСААФ. Сами над собой посмеялись близ руин Комнаты смеха. Потом разделили арбуз. Его сок и семечки разлетались там, где в свое время несколько ныне знаменитых поэтов учинили физическую расправу над бригадиром советских критиков Пятрасом, отнюдь не классиком. Сок и семечки разлетались, обращаясь в культурный слой.