Или вот еще один типичный факт биографии. Летовал я в городе — моя любимая со своим любимым отбыла в Калькутту, - и от скуки шатался по улицам. И вот, совершенно неожиданно, возле Трактира ремесленников - хотите, можете взять на заметку! - нашел пачку банкнот, тугую пачку, стянутую красной резинкой. Небось, думаю, какой-нибудь моряк потерял. Они, моряки, хорошо зашибают. Ткнулся туда, сюда - никаких моряков. Всякие проходили мимо — денди, чиновники, негры, почтальоны, а моряка ни одного. Мальчишка в матроске, разумеется, не в счет. Тогда я завернул в подворотню и пересчитал деньги - в пачке было ровно три тысячи двести пятьдесят один фунт стерлингов. Ух, и кружил я по городу, выискивая хотя бы одного знакомого, пусть даже полузнакомого! Надо же было обмыть такую сногсшибательную находку. Тщетно! Пришлось кутить со всякими незнакомыми, даже подозрительными личностями. Они, честно говоря, и не притворялись, будто верят, что деньги я в самом деле нашел и что будто бы ищу какого-то моряка.
Что же делать, спрашиваю я себя на следующее утро, что делать-то? Ведь еще два-три таких красочных штриха и крышка. И так из-за всей этой чепухи я лишился многих друзей и просто полезных людей. Меня бросали все женщины и девушки. И Долоресса Луст, и Черная Кали, и Пьюти-Фьют. Только обмолвись кому-нибудь в минуту откровенности об этой самой вороне или о Генрихе Бёлле, глядишь, уж и мчится очертя голову. Обидно, знаете ли.
Ну вот. Вчера ночью ко мне заглянул Радзивилл Черный. До утра резались с ним в «шестьдесят шесть». Сам бы тому не поверил, если бы на спинке стула не висела продутая им горностаевая мантия с алым подбоем. Смотрю на нее, щупаю золотое шитье и думаю: крышка тебе, Юргис, хана, с такой-то биографией. Никуда с ней не пробьешься. Да при чем тут я, скажите! Все началось с той несчастной говорящей вороны. Осенью 1954 года...
Эй, кто это? В открытое окно просунулась веснушчатая, в редких рыжих волосках ручища. Цап за мантию — и была такова. Ни руки, ни мантии! Ясное дело - Радзивилл Рыжий, он самый. Братец подослал. Начинается, да? Если вечерком заглянет и Радзивилл Сиротинка, будет у нас мужской разговор. Ведь он, Сирота, человек искушенный, видавший виды, большой терпеливец. Вот допишу и сяду ждать вечера, уже недолго...
1990
Жуки-водомерки на старице
...а когда раскалывается голова, в ушах набат, когда ты, охваченный священным трепетом, едва хрипишь: «Gomorrha», когда пол встает стеной, а всадники с горящими факелами окружают твой дом на берегу реки, плюнь на все: прыгай в окно прямо в клумбу с бессмертниками и бегом к старице. Знаешь этот почти заглохший водоемчик, рядом с городом, в сыром сосновнике? Можно сказать, в сердце города, но это было бы неточно. Хотя бы и держась за голову, хотя бы и рыча «Gomorrha», - приди сюда и обрети покой, да, да, успокойся. Обопрись о перила моего мостика и, если сумеешь, понаблюдай за водными чудищами - жуками-водомерками. Вдруг водомерки тебя выручат. Жуки-водомерки, их тут пропасть.
Ты же знаешь. Людские настроения возникают от каких-нибудь мыслей - плоских, банальных, бессвязных, черных. Можешь подымить над темной, жухлой водой. Вот так, видишь? Дымок. Голубая, кудрявая мыслишка. Раз - и пропала. Мирный предвечерний час летнего дня, а тебе некуда податься. Ага, вот и они - ш-ш-шик, шик! Они, водомерки. Ну, как? Возникла мысль? Нет, пока не возникла. Ничего страшного. Вспомни, что сегодня ночью наговаривал тебе пророк Иезекииль. Позабыл? Я напомню тебе, слушай.
И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него. А из середины его как бы свет пламени из середины огня...
Ну что, вспомнил? Слушай дальше:
...И из середины его видно было подобие четырех животных, и таков был вид их: облик их был как у человека. И у каждого — четыре лица, и у каждого из них - четыре крыла. А ноги их - ноги прямые, и ступни ног их - как ступни ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь... И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходили из огня.