А еще вчера я улыбался. «Под Галем»21, как выражаются виленские поляки, в овощном ряду верткий мальчуган спрашивал у менестреля: «Дядь, купишь морковку?» - «А как же! - отозвался деклассированный бард. - Беру! Айда на Бекеша грызть красную морковку и пить лиловое вино! Давай, парень, свой овощ!» - «Эй! - нагнал длинное черное пальто шустрый торговец. - Кто этот Бекеш у тебя?» - «Каспар Бекеш! - вагабунд22 поднял длинный указательный палец. - Каспар Бекеш - венгерский полководец, он вел литовцев в поход на Москву. Только - тс-с!» Затем, напевая жестокий романс, сунув морковки и руки в бездонные карманы невразумительного пальто, он направился к подворотне, где его поджидали приятели, потом, с полными бурдюками вина, все вместе двинулись к Муравейному ущелью близ Красного Обнажения. А по булыжнику рынка Галле с гулким стуком, разбрызгивая розовые растерзанные внутренности, катились большие арбузы, и мальчик долго глядел им вслед - вот это дяденька! Еще сегодня мне слышится романс - пошлый, но жестокий. Мелодия? Ну, допустим, чувствительная.
Восемь детей - вот это да! Небось, хорошенькие! Как сейчас вижу своих товарищей, притулившихся к темным колодам-сидениям, в черных широких шляпах, нахлобученных по самые глаза, или наоборот - съехавших на затылок. Смотрю и насмотреться не могу, до чего же они прекрасны, обаятельны, эти никому не нужные шалопаи! А сентябрь, что за сентябрь! Но они спят, не шевельнутся, точно и впрямь восковые. Вот ярко-красные огрызки моркови с зелеными хвостиками. Но еще краснее обрыв рядом с горой Бекеша. Сизая дымка паутиной стелется над Муравейным ущельем. Приторный запашок увядания. Вороны, ангелы, белые кони... Неутомимый Христофор. Осень, осень... Мне томно, но не знаю, отчего... Тоже из романса. В окне плакат: «Вы еще не сделали прививку от Романса?».
В очередной раз перейдя речку, Христофор с подкидышем на плече присаживается отдохнуть, затем готовится вновь войти в реку. Однако оба милиционера уже выжимают воду из мокрых брюк. Сердито ругнув намокшие в карманах сигареты, бросают святому: «Все, в последний раз, оборванец. Наша смена кончилась. Хана. Топай один, коли есть охота!» Сплюнув, стража удаляется в сторону открытых теннисных кортов. Мячики подавать? Да нет же, следить за порядком, охранять покой граждан. Сущее отдохновение после караула при Христофоре. На радостях они и мячик подкинут, и досыта налюбуются шоколадными ляжками под коротенькими белыми юбочками. Менестрели стражам порядка не помеха, это не их участок, к тому же они спят, не нарушают. Великолепная семерка. Семь самураев. Семеро против Фив. Семерых одним ударом... Семеро менестрелей в пальто макси! Макси, макси до пят.
Что ж, прощайте, киваю я своим спящим друзьям — тунеядцам, бомжам, продуктам зрелого общества с начальным, незаконченным средним и даже высшим образованием. Прощайте, возвышенные, утонченные создания, я путь держу к Заречью золотому. Собственно, туда я и направлялся, там ждет меня любимая моя! На Заречье, в Независимую Зареченскую республику! В наше Сорренто, наши Афины, Монтре и Памплоне! Вот я уже пересек границу - Вилейку. Прощайте! Vale! Сейчас глотну из бьющего на берегу ключа. Что-то в горле пересохло.
Я поднимаюсь по крутой тропинке и на полпути оборачиваюсь. Точно: через шибкие струи вновь бредет Христофор - удачи тебе, святой! На берегу буреет дощатое здание кинотеатра - кино тут показывают до первых морозов, когда в зале изо рта валит пар. Нынче кинозритель избаловался! А это типичный кинотеатр времен вермахта: в лютый мороз здесь крутили фронтовую хронику. Марши, речи фюрера. Сегодня барак догрызают короеды и грибок. Однако он стоит себе, бурый такой, даже что-то еще показывает. А я, шаг за шагом, одолеваю крутой подъем, подошвы скользят по мокрым листьям, вязкой глине. За горой - уже Заречье. Сегодня отнюдь не солнечное, зато там живет моя Любимая, свет моих очей. Моя антилопа гну. Моя людоедочка, Доротея и Лаура!
Еще раз бросаю взгляд на золотую долину. Что за точки там шевелятся? Протираю глаза: ба, по низу долины в мою сторону движутся все семеро менестрелей! Семь длинных пальто очнулись и следуют ровной цепочкой. Подаются вперед, пошатываются, однако четко соблюдают дистанцию. Несут свои воображаемые инструменты, пюпитры с нотами, а двое замыкающих волокут бурдюки с пустыми бутылками от «Рошу де десерт» и «Бiле мiцне». А то как же! На Заречье еще действует добротно оснащенный пункт скупки стеклотары. Они приближаются. Не спеша, но уверенно. Я уже отчетливо различаю их violae d’amore, violae da gamba, слышу, как чавкает грязь под их усталыми стопами. Разбегаются белые кони, разлетаются ангелы - так уверенна и торжественна их осенняя поступь. Сейчас им предстоит одолеть подъем в гору, дорога здесь круто уходит вверх, но еще и с резкими поворотами, склизкая, с выпирающими корнями деревьев. Как вознести на кручу эти усталые опухшие телеса, как втащить хмельные инструменты и разбегающиеся по листам ноты - расскакались, словно поздние, но по-прежнему бодрые лягушки. По-моему, менестрели еще не вполне проснулись - бредут, словно лунатики, похожие на брейгелевых «Слепых». Не перебрасываются ни словом, не поют, лишь идут да идут. Я знаю: менестрели - народ гордый. Не допустят, чтобы кто-то втаскивал их за шиворот наверх. Они сами: шлеп-пошлеп! Вот их ведущий уже на арбалетный выстрел от меня, еще ближе... Ага, очухались как-никак, сонные короли! Вижу, как шевелятся их бледные губы — что они лепечут? Их протяжный речитатив не достигает меня. Что исполняют? Возможно, «Зелены лопухи» - милую, бесхитростную песенку. Все же нет. Вероятнее всего, репетируют «Выход гладиаторов». Потом вступят на зареченский птичий рынок и как грянут! Всем маршам марш. «Гладиаторы»? Возможно. Вот они уже на расстоянии верблюжьего плевка. Ничего не видят перед собой? Ага, исполняют «Тихо песня плывет над рекой». Истинно мужская песня. Какой простор для драматического тенора. Вспомнилась и вторая строка: «Ветер эхо несет домой». Песня Франца. Франца Карибута фон Тарвида. Мой старый дружбан Франц любил эту мелодию, а подзабыв слова, продолжал с закрытым ртом, это называется mormorando. При звуках его мягкого, вкрадчивого голоса у слушательниц той поры - веснушчатых студенток филфака в ситцевых платьицах - отсыревали ладони и другие интересные места. «И снова я встречу тебя». Студент романской филологии Франц - Тракайская волость, 100 кг, 191 см. «Ветер эхо несет домой». А мои менестрели понятия не имеют об этом самом Карибуте фон Тарвиде, они поют сами по себе, они уже одолевают подъем на Заречье, где и меня ждут неотложные любовные дела. Срочные дела. Как это говорится у философов: или - или. Даже, можно сказать, to be or not to be. Эй! Ого! Вот это мысль! Что, если привести их под балкон к Лауре Доротее? Великолепно! Вопрос, понравятся ли ей такие трубадуры, сердцееды, винохлебы, в прошлом юные ленинцы, мелкие монстры? Мои менестрели в пальто макси. Еще бы нет! Должны понравиться. Ведь нравится ей дрянной коньяк, ковры в стиле модерн, карбидные лампы, прохудившиеся медные чайники и кастрюльки, подъеденные короедами овальные рамки, выцветшие олеографии и прочие важные археологические находки. Очень даже нравятся. Значит, придется по нраву и эта банда в потрепанных длинных пальто. Рискнем, что ли?