Вот они и напились. Вновь надевают свои черные головные уборы, черными обшлагами рукавов вытирают губы, свои молодые, утомленные жизненными ритмами и мелодиями лица и уже наклоняются к инструментам, хотя реальным является лишь мешок с пустыми бутылками. Он явственен, как этот сентябрьский день. Как старые покрышки, искореженные, ржавые койки, искалеченные детские коляски в порожистой Вилейке. О них спотыкается Христофор, их обходят ангелы-хранители в милицейской форме. Все здесь подлинное, как глухое рокотание самой воды.
Сущие привидения - юные призраки, бредущие на Заречье. Менестрели в пальто макси. У одного вислый, как у пеликана, нос - это Губерт Стефан Эга. Других по именам не знаю. Вон тот с кудрями цвета воронова крыла, а этот походит на Максимилиана Шелла в юности, еще один - вылитая Мона Лиза. По улыбке. Решено, найму их!
- Братцы! - я вышел из укрытия. - Господа! Стоп. Внимание, уважаемые!
Они молча остановились и переглянулись. Их зрачки начали расширяться, ушные раковины заработали как локаторы.
- Uwaga! - я хлопнул в ладоши. - Achtung! Попрошу внимания! Ставлю всем два... нет, три! Ящика! Пива! - они окружили меня, они обратились в слух. - Постойте! - продолжал я. - Не задарма! Пиво за услугу, не даром! Послушайте! Вы бы не согласились немного попеть под балконом моей возлюбленной?
Менестрели переглянулись. Они согласны. Поснимали шляпы и раскланиваются, как на сцене. С достоинством. Старшой мне отвечает:
- Наша жизнь - песня. Суровая, мрачная, она вышибает скупые мужские слезы. Городская песня. Песня улицы. Песня менестрелей. И учтите, сударь, это вам никакие не шлягеры.
- Разумеется, - кивнул я. - Никаких шлягеров. Что-нибудь между Марлен Дитрих и Фрэнком Синатрой. Между Энрико Карузо и русским романсом.
- Угу, — согласился старшой. — Что, пошли?
- Постойте, ребята! - крикнул я. - Минутку! Я сейчас.
Я сбегал в скупку, почти задаром отдал свои серебряные шпоры, инкрустированный самоцветами кортик, несколько древних фолиантов. Эй, пива мне! И поволок его, давая знак менестрелям. Где же нам его выпить?
- Опять, что ли, под небом Андалусии? - съязвил прыщавый, запыхавшийся от усталости менестрель.
Определенно собирается дождь — не новинка в наших широтах. Небо стремительно затягивается, и мне приходит в голову спасительная мысль. Нагрянем к зареченскому мэтру, рыжебородому литографу Герберту фон Штейну. Он усердствует неподалеку, в шорной мастерской рядом с аптекой, Apotheca - возвещает вывеска. Герберт фон Штейн поймет. Он примет, он будет рад. Я знаю, маэстро работает над большим циклом офортов на тему Дон Кихота. Закончу, сообщил он мне как-то, и в ту же ночь отправлюсь в Иберию. Вдруг кто-нибудь из менестрелей подойдет ему как натурщик? Мало ли что.
Мы тащим ящики с пивом в мастерскую шорника, в полуподвал. Мои благодетели, не теряя времени попусту, уже репетируют.
Подходяще. Очень даже годится. Интонация! Надо лишь дождаться сумерек. Тогда уж. Лирические шансоны. Гребенки и гитара. Без смеха.
- Обождите, ребята! - кричу им. - Загляну проверить, имеется ли маэстро в своей берлоге. Покараульте пиво.
Все складывается как нельзя лучше - маэстро на месте. Задыхаясь, спешу обратно во двор, а они уже, гляжу, став полукругом, взявшись под руки, медленно покачиваются и тянут мощно и мрачно:
- Прекрасно! - откликаюсь я. - Но хотелось бы чего-то зазывного...
Они переглядываются многозначительно, шепчутся, затем: