И все же. Ах, менестрели! Зачем я поднял вас из вялой травы, зачем прислонил к колодам на берегу Вилейки? Я бы и сам спел что-нибудь. Нет и нет! Столько людей вместе были счастливы в этот вечер! О, как сладостно изнывать, страдать и чувствовать себя таким беспредельно добрым... плодитесь и размножайтесь!
Прошло лет двадцать, а возможно, и чуть меньше. Как-то, собравшись в небольшое путешествие, на вокзале я повстречал свою бывшую возлюбленную с сыном. Очаровательный юноша. Рослый такой, большеносенький. В черном кожаном пальто до пят. В черной шляпе и, разумеется, в белом кашне. Из кармана торчит viola d’amore. Самый настоящий менестрель. Вылитый тот самый, с вислым носом! Доротея-Лаура нас знакомит. Пранукас, - учтиво представляется паренек. Доротея вздыхает:
- Почему? Почему ты никогда больше не приходил ко мне под балкон? Ну почему!
Что ответить на такой вздорный вопрос? Я пожал плечами. Как раз недавно попалась мне одна хитроумная статья. Вот что там написано: «А если отнестись снисходительно, то все мы только шуты на этом свете. Даже Гитлер и Муссолини в определенном смысле — всего лишь менестрели в пальто макси. Эти два приятеля однажды задумали...» И так далее, знаем мы... Гитлер и Муссолини - менестрели? Н-да, я уже говорил. Может быть, и все же! Нет, мне так не кажется, хотя... Я бросил взгляд на Пранукаса. Он вежливо, но, как мне почудилось, двусмысленно улыбнулся. Я попрощался и через подземный переход направился на шестой путь. Обернувшись, увидел Пранукаса - тот наигрывал на губной гармошке. Я узнал: «Тихо песня плывет над рекой». Помните? «Ветер эхо несет домой», - вторю мысленно. Песенка Франца, да ладно уж. Поезд тронулся.
Больше в моей сумбурной жизни никаких менестрелей я не встречал. Ни в пальто макси, ни в кожаных или джинсовых куртках. Удаляется, все больше удаляется тот дождливый, но необычайно яркий сентябрь 1979 года. Еще не рухнула шорная мастерская. Герберт фон Штейн возвратился из Севильи-Гранады. Сегодня он печет на продажу пряники-сердечки. Бритоголовый художник, как я упоминал, был сбит у острова Готланд русской ракетой, а Кестутис Валантинас развелся с Камой и корпит над трактатом о Каспаре Бекеше и его близком окружении. Уже написаны три страницы.
Удаляется тот сентябрь, но чем он дальше, тем ближе ко мне они - менестрели в пальто макси. Семеро безнадежных пьяниц, изгнанные из города и из жизни. Умчавшиеся с птицами и белыми конями. Они - Семеро против Фив, смех берет. Семеро братьев для семи невест - эй, вислоносый! Менестрели! Так и вижу вас всех, коленопреклоненных у родника. С вашими гамбами и виолами. Габиями и Виолеттами. Простенькая мыслишка приходит на ум: в тот раз мы все были менестрелями! В макси и в мини. Вполне возможно, что в юности таковыми были и Гитлер с Муссолини, отчего бы и нет?
Прошлой осенью я опять наведался к деревянному мостику, где всеобщему обозрению открыты теннисные корты. Теремка на песчаном мысу больше нет. Почернел, осел дубовый стол со всеми колодами. Я стоял и внимательно смотрел. Шел дождь - теплый еще, бесцветный и без всякого запаха. Совсем как тогда. Из нижнего песчаного пласта я извлек зеленую бутылку с отбитым горлышком. Осторожно поднес ее к губам и дунул. Очень тихо, неслышно, но где-то в горней выси в ответ раздалось конское ржание. Думаете, мне послышалось? Скорее всего, так и есть. «Рошу де десерт», — прочитал я на вылинявшей этикетке с летящим на юг журавлем. Я еще раз дунул. «Тихо песня плывет над рекой» - раздалось в ответ. Носились ласточки — над самой землей. Высилась гора Бекеша рядом с еще багровым обнажением. На мою простертую ладонь опустилось крошечное невесомое создание. Ангел! - вздрогнул я, это же ангел. Он прижался ко мне, обхватил за шею. Ничуть не испугался, а ведь и я был в черном длинном пальто, такой же шляпе и в не слишком белом уже кашне. В другую мою руку с небес соскользнуло зеленое весло. Ветер эхо несет домой!
Загребая веслом, скользя по камням, спотыкаясь об остовы старых кроватей, искореженные детские коляски, с ангелом на плече я побрел на другой берег. По-моему, я все еще иду туда.