Опасения Индриса Гари были вполне оправданы. В каждом перевороте после его свершения наступает момент кажущегося успеха, когда все, что должно было совершиться – уже совершено, и ситуация начинает обрастать непредсказуемыми случайностями. Тонатос, переживший два переворота подряд, достиг той стадии шаткого равновесия, когда малейшего толчка достаточно, чтобы хрупкая конструкция нового порядка рухнула, похоронив под собой все усилия. Слишком много людей были выбиты из привычной жизни, слишком много интересов схлестнулось между собой, слишком много сил боролось за противоречивые цели. Охота на ведьм шла полным ходом. Тюрьмы заполнялись теми, кого в наручниках приводили к правителю их же былые сподвижники, каялись и замаливали грехи скоропостижным предательством и свежей верностью. Но эти-то хоть были на виду. Гораздо хуже были те, кто не спешил каяться: обезглавленная, но не уничтоженная Корпорация; разложившаяся и плохо управляемая, но хорошо вооруженная армия; временно отступивший, но не бездействующий Орден.
И именно сейчас, когда риск покушений был как никогда велик, Симаргл, как публичный политик и глава государства, должен был постоянно быть на виду. Отказаться от этого означало признать свой страх, запереть себя в четырех стенах, перестать быть неуязвимым. И без того щуплый Гари от своих забот тощал на глазах, пытаясь обеспечить охрану прилегающей к башне территории, установить стерильную зону доступа, во время выездов к войскам обставить Симаргла со всех сторон телами охранников, но понимал, что все это едва ли спасет от самой простой пули снайпера с крыши, от бластерного импульса, пущенного из вооруженной толпы.
Это случилось в ночь церемонии освящения огня в центральном храме столицы. Четырежды проверенный внутри и оцепленный снаружи храм принял толпу верующих, отфильтрованных сквозь рамки металлоискателей и по концентрическим кругам через растворившуюся в толпе охрану допущенных к главному алтарю, где в тусклом свете едва тлеющего огня Симаргл в белых одеждах начал обряд очищения. Сова, стоявшая в ближнем круге, пыталась хоть чем-то помочь Гари. Часовое представление подошло к концу без происшествий. Охрана вытеснила из центрального зала набожных граждан и заняла круговую оборону снаружи, дожидаясь выхода правителя. Гари унесся проверять посты, запретив куда-либо выходить без его команды.
– Пойдем, – уставший Симаргл махнул Сове рукой. – Тут есть комната для главного жреца. В ней, помнится, был диван. Я уже не могу стоять.
Небольшое помещение без окон в глубине храма когда-то было обставлено с роскошью, но с тех пор количество мебели в нем сильно уменьшилось. Диван, впрочем, остался. Симаргл со стоном облегчения повалился на него и только потом принялся оглядываться. Сова стояла на пороге. Наверное, от усталости они оба не слишком хорошо соображали. Симаргл почувствовал опасность первым. Сова и не представляла, что он может двигаться с такой скоростью. Перед глазами взметнулся белый шелк его ритуального плаща, и в следующее мгновение Симаргл смел ее с порога назад и сам кинулся сверху, прикрывая от чего-то, что тугой волной рванулось вслед за ними. Грянул гром, и Сова вдруг оглохла.
Когда она очнулась, тело Симаргла каменным грузом придавливало ее к полу. Из цветных пятен, плывущих перед глазами, зрение, наконец, выхватило его лицо – иссиня-белое, с зажмуренными глазами, с серыми губами, сжатыми в ломаную линию. Губы медленно разжались, и, не открывая глаз, он прошипел:
– Тебя не задело?
– Н-нет.
– Вызови врача. Быстро.
И он с усилием приподнялся на локте. Сова осторожно освободилась, Симаргл снова зашипел, переворачиваясь на спину и зажимая рукой левый бок. И она увидела: по белой рубашке из-под его руки расползалось ярко-алое пятно. А она-то думала, что не боится крови – ни своей, ни чужой.
– Врача, – напомнил он.
Врача… Столько крови… На каменном полу храма уже темная густая лужица… «Симаргл обречен»… Двадцать четыре часа.
– Лорис! Лорис!
Ей казалось, что она кричит вслух, а с губ срывался только хриплый шепот. И собственная ладонь у парализованного горла никак не могла вернуть ему голос. И только когда в сознание пробился образ мягкого, успокаивающего присутствия, Сова захлебываясь, выдохнула:
– Лорис! Помоги!
«Успокойся», – будто крепкие руки взяли ее за плечи.
– Лорис! Помоги мне. Я не умею. Мне одной его не вытащить.
«Успокойся. Пока ты не успокоишься, я ничего не смогу сделать».
– Лорис! Что мне делать? Что?
«Тише, Сова! Дай мне посмотреть. Ты сейчас – мои глаза, мои руки. Только не волнуйся, потому что ты мне мешаешь. Ты – проводник. Не дергайся. Мне нужен почти полный контроль над твоим мозгом. Расслабься. Как в поисковом трансе. Как будто засыпаешь».
– Я знаю. Знаю. Сейчас. Я стараюсь.
Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем Лорис сказал:
«Вот так. Правильно. Посмотри на него. Сдирай всю одежду. Мне нужно видеть рану».
Набухший белый шелк скрипел под ножом, когда Сова вспарывала его. Она ничего не видела вокруг, кроме мокрой ткани, прилипающей к телу. Симаргл поймал ее руку и прерывисто спросил:
– С кем ты разговариваешь?
– Пусти. Ты мне мешаешь.
Это был не ее голос. Вернее, не ее интонация. От неожиданности он выпустил ее руку. Но Сове было некогда.
– Смотри, Лорис.
«Нужно обезболить. Иначе он может умереть от шока. Странно, что он в сознании».
Неужели Магистр был прав? «Симаргл обречен»…
«Не бойся. – Успокаивающие руки все еще держали Сову. – Не бойся. Снимай ему боль. Я помогу».
Боль – черный спрут, комком пульсирующий в чужом теле, с холодными режущими щупальцами, обвивающими теперь и ее. Сова потянулась, и с трудом вырвала его в себя, заставляя выпустить из объятий другого. Тугие кольца, пережимая дыхание, теперь стягивали ее горло, так что стало больно глотать.
«Ты как?» – Лорис беспокоился за нее.
– Справлюсь, – уверенно бросила она.
«Переверни его на бок, – приказал он. – Осколочное. Глубокое. Положи руки на рану».
– Осколок внутри.
«Да. Вижу. Помоги мне. Я буду двигать очень медленно. Неправильная траектория. Глубоко».
– Он выживет? Лорис, скажи мне, он выживет?
«Ты мне мешаешь».
– Лорис!
«Сова, ты мне мешаешь. Я сделаю все возможное. Я когда-нибудь тебе врал? А теперь помоги».
Секунды тянулись бесконечно долго. Когда из кровавого месива появился проклятый осколок, Сове показалось, что у нее вспотели даже волосы. Она вцепилась пальцами в скользкое железо.
«Теперь положи пальцы на края раны. Мне нужен канал. Не сильный. Дальше я сам. И расслабься! Как в госпитале. Ты нервничаешь, это мешает».
Расслабься. Легко сказать! Сову трясло, и пальцы соскальзывали. Почему она так и не научилась этому? Почему столько времени потратила на то, чтобы научиться драться, стрелять, убивать? Почему она впервые чувствует то, с чем Лорис сталкивается каждый день. Чужая жизнь на кончиках ее пальцев, чужая кровь под холодными онемевшими ладонями…
Когда Симаргл очнулся, рядом суетилась охрана. А чуть поодаль, привалившись к стене, сидела Сова и мокрыми, заляпанными в его крови руками размазывала по лицу красные слезы. Он впервые видел, чтобы она плакала.
Встать она уже не смогла. После нервного перенапряжения ноги ниже коленей потеряли всякую чувствительность, а заодно и способность двигаться. Хирурги ее предупреждали: при сильном переутомлении головного мозга скульптурно восстановленные конечности откажут первыми – периферический паралич. Лорис примчался к храму из столичного госпиталя через пятнадцать минут после взрыва, когда Сову на носилках уже грузили в правительственный глайдер. Симаргл шел сам. Под прикрытием трех машин транспорт с ранеными взял курс к башне. Индрис Гари наотрез отверг предложение Лориса лететь прямо в госпиталь, вручил ему рацию и приказал организовать доставку необходимого медицинского оборудования к телевидеоцентру. Приказ был отдан таким тоном, что Лорис не позволил себе ни одного слова против. Даже смотреть на Гари сейчас было страшно, не то что спорить с ним. Сове приходилось видеть людей на грани нервного срыва, но Индрис Гари, всецело принявший вину за покушение на себя, сорваться не мог – его некем было заменить. Вместо этого он своим малым весом легко раздвинул плотные фигуры телохранителей, кольцом обступивших Симаргла, и исчез за их мощными спинами, а изнутри кольца раздалось неожиданное: