Тем временем голос из репродуктора объявил о начале церемонии открытия гладиаторских игр. На четырех огромных экранах, расположенных над чашей стадиона, вспыхнули и запестрели кадры ожесточенных схваток, людская толпа приветственно замахала флажками и транспарантами. Лозунги на транспарантах частично были уже знакомы Сове. «Школа Симаргла – чемпион!» – утверждал самый крупный транспарант. «Карлос, я тебя люблю!» – признавались несколько плакатов поменьше. На помост, галантно ведомая за руку распорядителем праздника, величественно вплывала, волоча за собой длинный шлейф, уже знакомая Сове Милана дель Астра в огненно-красном вечернем платье.
В этот момент лорд Тонатоса наконец соизволил оторваться от созерцания арены и оглянулся на Сову.
– Как вам нравится церемония открытия, леди? – любезно поинтересовался он.
– Я бы предпочла купить сидячий билет, – с вызовом ответила Сова, отметив про себя, что ей больше нравилось, когда он обращался к ней как к «офицеру Эвери».
Диктатор махнул рукой, и второе кресло, вероятно, заранее заготовленное, но не предложенное Сове без приказа лорда Тонатоса, мигом доставили в ложу. Сова уселась, с удовольствием вытянув ноги. Пока она наслаждалась вновь обретенным комфортом, над затаившим дыхание стадионом грянули первые аккорды, и вслед за торжественной музыкой серебром разлилось над ареной колоратурное сопрано Миланы дель Астра. Все четыре экрана принялись подробно, в разных ракурсах демонстрировать публике пышный, похожий на тропический цветок наряд эстрадной знаменитости. Сова не была искушенной ценительницей музыки, но, взглянув на лицо лорда Тонатоса, пожалела о своем равнодушии к прекрасному: прикрыв глаза, диктатор, казалось, погрузился в блаженное забытье. Однако стоило ей задержаться взглядом на его лице чуть дольше положенного, как он тут же почувствовал ее внимание и обернулся.
– Не правда ли, прекрасный голос? – спросил он.
Сова пожала плечами. Она вслушивалась лишь в слова песни. Однако на таких высотах певице чрезвычайно сложно было проговаривать согласные. Да и произношение леди дель Астра, с точки зрения Совы, далеко отстояло от идеального, так что разобрать текст было непросто. Отдельные фразы, вроде «единства миров» и «солидарности планет» еще воспринимались на слух в силу своей общеупотребимости, но в целом песня представлялась Сове бессмысленным распевом гласных звуков, причем в основном это были «О» и «А».
– Красивый голос, – продолжал лорд Тонатоса. – Одна досада – искусственный.
– Искусственный? – переспросила Сова. – Она поет под фонограмму?
– Нет, все гораздо сложнее. Над горлом проделывается тонкая операция по вживление небольшого прибора, усиливающего частоту колебаний голосовых связок, – пояснил ей диктатор. – От этой частоты зависит высота тона. Хотя не могу не признать, что владение новым голосом само по себе – тоже большой труд. Но, увы, голос от этого не перестает быть ненатуральным.
– Зачем же вы заставили ее петь? – враждебно спросила она.
– Не мог же я огорчить женщину, к тому же столь чувствительную к собственной популярности, лишив ее возможности сорвать аплодисменты у публики. Милана должна была выступать на открытии международного экономического форума на Шекате. Но мои действия сорвали ее планы. Я по возможности стараюсь компенсировать ей нанесенный моральный вред.
Последнее утверждение прозвучало слишком уж фальшиво.
– Я не сомневаюсь, что суд оценит вашу сознательность, – в тон лорду Тонатосу ответила Сова. – Но думаю, есть и другая причина. С тем же азартом, с каким вы прибираете к рукам федеральные грузы, вы перехватили и федеральную знаменитость. Разве не льстит вашему самолюбию открыть какие-то никому не известные игры так же помпезно, как международный форум?
– Что же, в этом тоже есть доля истины, – торжествующе улыбаясь, согласился с ней лорд Тонатоса.
– Насколько я понимаю, вы собираетесь тянуть время до тех пор, пока огласка захвата заложников накануне форума не станет слишком громкой?
– Конечно, – кивнул он.
– Значит, переговоры начнутся… – Сова упорно возвращалась к теме, которую диктатор так же упорно избегал.
– Я же предложил вам, – напомнил он. – Вы рассказываете мне, каким образом вывели из строя браслет и камеры наблюдения, – я называю вам точную дату начала переговоров. Вы испросили разрешения у начальства заключить со мной сделку?
В этот момент Сову осенило. Стараясь не выдать своей хулиганской радости, она с демонстративной неохотой произнесла:
– Я не могу объяснить вам, как я вывела из строя камеры. Видите ли, я сама это плохо понимаю. Но я согласна устроить для вас демонстрацию самого процесса поломки любого электронного прибора.
– Хорошо, – согласился он, очевидно полагая, что для демонстрации ей как минимум понадобится лаборатория.
Но Сове хватило одного формального согласия. Она обернулась к арене, где, полуприкрыв глаза, владелица искусственного сопрано на недостижимой для обычного голоса высоте исполняла свои виртуозные колоратуры[5], и…
Если диктатор и успел разгадать ее умысел, то сделать ничего уже не смог. Песня оборвалась на пике своей напряженности. Музыка еще продолжала звучать, но голос, серебристый и звонкий, вдруг поперхнулся и погас, тут же прорезался вновь, уже октавой ниже, и снова захлебнулся недостижимой высотой. Публика недоуменно прислушивалась к последним тактам мелодии, пытаясь уловить, в чем изюминка столь оригинального исполнения. Сова не удержалась и прыснула от смеха, поняв, что большинство на стадионе сочтет финал блистательной находкой в духе современной музыкальной моды. Но к ее величайшему удивлению вслед за ней захохотал и лорд Тонатоса Он смеялся искренним, радостным, неудержимым смехом, таким заразительным, что даже телохранители позволили себе сдержанные полуулыбки.
На стадионе тем временем раздались первые, как бы пробные аплодисменты, но уже через секунду весь амфитеатр рукоплескал стоя, чем потряс до глубины растерянную и испуганную произошедшим оперную знаменитость.
– Вас следовало бы колесовать, – вытирая слезы белой перчаткой, прорыдал сквозь смех правитель Тонатоса. – Но клянусь, за последние десять лет на этих играх я не видел ничего забавнее!
Конечно, реакция лорда Тонатоса ошарашила Сову, но не настолько, чтобы забыть о только что совершенной сделке.
– Время начала переговоров, – напомнила она.
– Через два дня! – продолжая смеяться, бросил он ей, – Нет, тут компенсацией морального вреда не отделаешься. Придется мне оплатить Милане повторную операцию, никак не меньше.
– Думаю, операцию может оплатить ее страховая компания. Уж такой-то голос наверняка застрахован на приличную сумму.
– А огласка? Нет, я решительно не могу отпустить с планеты нашу звезду в таком подавленном моральном и физическом состоянии.
– Судя по тому, какое прекрасное настроение было у нее за вашим столом, вам это будет несложно, – язвительно заметила Сова.
– За что вы так невзлюбили бедную женщину?
– За то, что бедная женщина, вместо того чтобы сидеть с остальными заложниками, охотно развлекает своей персоной главного террориста, явно польстившись на его незабываемую внешность. Кстати, полагаю, столь же искусственную, как ее голос.
– Угадали, – благодушно подтвердил он. – Жаль, что я даже не могу рассердиться на вашу попытку меня этим смутить. Но – продолжайте, меня забавляет ваша враждебность.
Сова, верная принципу делать все наоборот, тут же замолчала.
– Я понимаю, – продолжил лорд Тонатоса, – что, исходя из ваших убеждений, вы должны выказывать мне всяческое порицание за захват заложников.
– Да нет. – Сова как можно безразличнее покачала головой. – Я никогда не обижаюсь на дождь за то, что он идет. Я только очень досадую, когда он идет не вовремя. Если бы вы повременили две недели с захватом заложников, я успела бы отгулять свой отпуск. Тем более, как я вижу, никакой надобности в спешном прибытии парламентеров изначально не было.
5
Колоратура