Не подвергались изменениям лишь две жалобы Елены Фадемрех: на состояние здоровья и на то, что ее письма оставались без ответа. Она, видимо, принадлежала к типу людей, любивших плакаться по поводу своего здоровья. В 1704 году она писала: «Лежю едва жива в болезни моей лихораткою». Через 15 лет: «Я в сем временном житии всегда пребываю в болезнях». Или: «В скорбях живота своего пребываю, столько же хожю, сколько в болезни пребываю». Последнее из сохранившихся писем Елена Фадемрех отправила Екатерине I с поздравлением по случаю ее вступления на престол. Елена хорошо была известна не только Екатерине, но и Петру Великому. 10 октября 1703 года она отправила ему послание с игривым обращением: «Свету моему, любезнейшему сыночку, чернобровинкому, черноглазинкому, востречку дорогому».[14] Тем самым прояснился вопрос о «материнстве» Елены Фадемрех. Она, видимо, исполняла роль названой матери царя и его фаворита в годы, когда те были завсегдатаями Немецкой слободы.
Скудость источников о происхождении Меншикова и их противоречивость породили и противоречивые суждения историков. Уже упомянутый автор тридцатитомного сочинения о Петре I, опубликованного в XVIII веке, Иван Иванович Голиков, писал: «За достовернейшее из преданий касательно славного князя Меншикова принято, что он родился в Москве в 1674 году от бедного польского шляхтича, служившего при царской конюшне в стремянных, и что, оставшись после отца, в детстве, лишился и последнего малого его имущества и принужден был искать себе пропитание у одного из московских пирожников». Затем он в 1686 году поступил в услужение к Лефорту, а от него – к царю.[15]
В утверждение Голикова вкралась неточность, существенно меняющая суть дела: он писал, что Меншиков лишился отца в детстве, в то время как, по свидетельству самого князя, его родитель умер, когда ему исполнилось 23 года – в 1695 году. Следовательно, если Алексашка и продавал пироги, то изготовленные не московским пирожником, а Данилой Меншиковым. Кроме того, круг источников, находившихся в распоряжении Голикова, был крайне узок: он не мог пользоваться ни донесениями иностранных дипломатов, ни мемуарами, ставшими достоянием историков лишь столетие спустя.
У А. С. Пушкина, живо интересовавшегося временем Петра I, имеются два несхожих высказывания о происхождении Меншикова. В 1829 году, в знаменитом четырехстишье «Полтавы» о птенцах гнезда Петрова, Пушкин писал:
И Шереметев благородный, И Брюс, и Боур, и Репнин, И, счастья баловень безродный, Полудержавный властелин…Имя «полудержавного властелина» не названо, но, вне всякого сомнения, под ним подразумевается Меншиков, которого поэт аттестовал «баловнем безродным». Иными словами, Пушкин в конце 20-х годов придерживался неофициальной версии происхождения Меншикова. Позже, в середине 30-х годов, когда поэт приступил к сбору материалов о Петре I, он безоговорочно принял версию диплома Меншикова: «Никогда он не был лакеем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину». Под «историками» Александр Сергеевич подразумевал И. И. Голикова, труд которого он основательно штудировал. Пушкин упоминает и о том, что А. Д. Меншиков «отыскивал около Орши свое родовое имение».[16] Однако документального подтверждения этих поисков обнаружить не удалось.
Ближе всех к истине о происхождении Меншикова был, на наш взгляд, крупнейший историк прошлого столетия С. М. Соловьев. «Современники иностранцы, – писал ученый, – единогласно говорят, что Меншиков был очень незнатного происхождения; по русским известиям он родился близ Владимира и был сыном придворного конюха».[17]
Страницы предисловия, посвященные происхождению Меншикова, проливают в какой-то мере свет на характер князя. Он пускался во все тяжкие, чтобы удовлетворить свое неуемное тщеславие. Происхождение Меншикова помогает постичь еще одну его особенность – ненасытную тягу к богатству. Человек, подобно ему выбившийся из нищеты, быстро познавал цену богатству, прелесть роскоши и не стеснялся в выборе средств для приобретения того и другого. По алчности Меншикова можно сравнить с нуворишами XIX века, лишь с тем различием, что у последних главным мерилом богатства являлись деньги, а у князя, жившего в иных социальных условиях, – крещеная собственность. Вместе с тем надобно помнить: кем бы ни были предки Александра Даниловича, торговал ли он сам пирожками или нет, существенного значения это не имело, ибо Меншиков, влившись в ряды новой знати, став светлейшим князем, безоговорочно служил интересам этой знати. Прошлое оставляло у него лишь неприятное воспоминание, создавало своего рода комплекс социальной неполноценности в общении с родовитыми людьми, впрочем, легко преодолеваемый при жизни Петра, поскольку рядом с сыном конюха с царем сотрудничали сын сидельца в лавке купца, сын пастора, а супруга царя, будущая императрица, в прошлом была прачкой.
Какие же сведения из разноречивого потока версий о происхождении Меншикова следует признать более или менее достоверными?
Менее всего внушают доверие попытки князя вести свою родословную от ободритов. Можно с уверенностью сказать, что сведения о предках, запечатленные в генеалогическом сочинении, относятся к разряду мифов. Столь же сомнительно свидетельство литовской шляхты, разглядевшей в князе человека «нашей породы» и признавшей его выходцем из Литвы. Вряд ли можно положиться и на версию о пленении отца Меншикова в годы русско-польской войны за воссоединение Украины с Россией и службе Даниэля Меншика стремянным конюхом у царя Алексея Михайловича. Сведения известных нам источников, подтверждающих «благородное» происхождение князя, настолько мутны, что принимать их всерьез нет оснований.
Остается одно – исходить из достоверного факта, что Александр Меншиков добывал хлеб насущный торговлею пирогами.
Путь Меншикова от пирожника до светлейшего князя совершен на глазах у современников, он отражен и в источниках. Исключение составляет тот отрезок пути, когда юный Алексашка сменил порты и рубаху пирожника на мундир солдата потешной роты и денщика Петра. Надо полагать, что он принимал какое-то участие в событиях стрелецкого бунта, когда царь противостоял честолюбивым замыслам своей сестры Софьи, участвовал вместе с ним в потешных маневрах, поездках на Переяславское озеро и в Архангельск, наконец, в Азовских походах.
ПРОБА СИЛ
Самое раннее упоминание о Меншикове относится к 1694 году: 29 августа царь отправил письмо архангельскому воеводе Федору Матвеевичу Апраксину; в перечне лиц, посылавших привет адресату, значился Алексашка Меншиков. «Алексашка» упомянут еще в одном письме, адресованном царем Андрею Андреевичу Виниусу в 1697 году.[18] Среди волонтеров, отправившихся в 1697 году за границу для обучения кораблестроению, Алексашка стоял первым в списке того самого десятка, который возглавлял десятник Петр Михайлов – царь. Меншиков не расставался с ним ни на минуту. Вместе с Петром он работал на верфи Ост-Индской компании в Голландии, одновременно с ним получил от корабельного мастера аттестат, удостоверявший, что он овладел специальностью плотника-кораблестроителя. Из Голландии Петр отправился в Англию для обучения инженерному искусству кораблестроения. Его и здесь сопровождал неразлучный друг Алексашка. Вместе с царем он находился в толпе волонтеров, составлявших свиту Великого посольства, присутствовал на торжественных приемах, осматривал достопримечательности столиц западноевропейских стран – арсеналы, монетные дворы, кунсткамеры, промышленные предприятия, учебные заведения. Как и Петр, он жадно впитывал увиденное, с поразительной легкостью усваивал азы артиллерийского дела, фортификации, кораблестроения. Это была практическая школа, расширявшая кругозор царского любимца, в детские годы не получившего никакого образования.