А Петр тем временем, используя передышку, укреплял и укреплял свою армию. Сам вникая во все мелочи армейской жизни, он требовал, чтобы так же вникали во все и его приближенные. Ястребом следил он за обучением войск, снабжением и вооружением армии, намечал пункты в тылу и по операционной линии предполагаемых действий, где надобно было устроить армейские магазины для снабжения войск боевыми припасами и провиантом, наблюдал за перевозками войск, лично руководил разработкой оперативных планов всех важнейших кампаний.
Новобранцы обучались «военному солдатскому артикулу» непрестанно. Гвардейские полки превращены были в школы, готовящие свои офицерские кадры для армейских частей. В спешном порядке укомплектовывались и создавались вновь войсковые соединения, изготавливалась артиллерия. Для литья пушек не хватало меди, и Петр решился пойти на меру, дотоле неслыханную на Руси: «Со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей, — повелевал он, — собрать часть колоколов на мортиры и пушки». И колокола были собраны. Колокольной меди было свезено в Москву к концу мая 1701 года 90 тысяч пудов.
«Ради Бога, — писал Петр надзирателю артиллерии Виниусу, — поспешайте артиллериею, как возможно: время яко смерть».
И Виниус доносил: «Такой изрядной артиллерии, в такое короткое время и такими мастерами нигде не делали. В прежнем литье пушки выходили с раковинами и портились, а ныне льют каких лучше нельзя».
Меншиков в это время собирает в Новгороде объявившихся из‑под Нарвы офицеров и рядовых, набирает рекрутов, новгородских стрельцов, «пересматривает и исправляет» пехотные и драгунские части. В Москве «кликнули в солдаты вольницу», велено принимать «всякого чину людей». Рослых зачисляли в гвардию, остальных направляли к Данилычу в Новгород, где под его руководством кипели работы по укреплению города и расположенного вблизи его Печерского монастыря, возле которых, на подступах, драгуны, солдаты, «всяких чинов люди, и священники, и всякого церковного чина, мужеска и женска пола» рвы копали, ставили палисады, рогатки…
Исключительное рвение Меншикова, его кипучая деятельность были отмечены: «За многотрудное дело по исправлению армии и усердие в креплении городов» он в конце 1700 года жалован был чином бомбардир–поручика гвардии.
В конце января 1701 года Петр отправился к литовской границе для свидания с польским королем Августом. В свите находились: генерал–адмирал Федор Алексеевич Головин, дядя Петра Лев Кириллович Нарышкин, постельничий Гаврила Иванович Головкин, бомбардир–поручик Меншиков и переводчик Шафиров.
Август и Петр порешили:
«Продолжать войну против шведа всеми силами и друг друга не оставлять без общего согласия; в случае же предложения неприятелем мира немедленно сообщать о том взаимно. Российский государь пришлет королю польскому на помощь, как скоро летнее время позволит, в Динабург или другое ближайшее место между Динабургом и Псковом, от 15 до 20 тысяч людей удобной и благообученной пехоты, с добрым оружием, в полное распоряжение короля…»
Дополнительно, особой секретной статьей договора, Петр был обязан в половине июня прислать Августу 20 тысяч рублей «для награждения тех из польских сенаторов, которые будут содействовать участию Речи Посполитой в союзе».
В начале марта Петр возвратился в Москву. Вслед за ним явился представитель Августа за обещанными деньгами.
Взято было, что возможно, в приказах, ратуше, — оказалось слишком мало; Троицкий монастырь пожертвовал — внес тысячу золотых…
Преображенского полка поручик Меншиков решил справить свое новоселье. Отстроил дом–хоромы в Преображенском, взял к себе сестер, нанял старуху «отвечать за дворецкого», — сварлива была, прижимиста, но честна, искусна в хозяйстве, — и стал дом «полная чаша». Александр Данилович один мужчина в доме; сестры на него не надышатся. Зато же был и ухожен: шарфы, манжеты — снег с синевой; панталоны, камзол глаженые, чистые; башмаки, ботфорты блестят, хоть смотрись. Он того и желал: экономно и сытно, а главное, что он особо любил, — во всем порядок, опрятность.
На новоселье, в первый день, — начерно, — были два человека: государь, да пригласил Александр Данилович еще одного купца — богатея Филатьева, оптовика, скупщика льна, щетины, воска, пеньки, голову московских «гостей», пользовавшегося среди них исключительным уважением и почти безграничным доверием.
За обедом Петр говорил:
— С нашими купцами не сговоришься, не хотят понимать своего интереса. Для них из рубахи, можно сказать, выскакиваешь, выхода ищешь, море воюешь, а они, — чтобы помочь в этом деле…
Филатьев, тучный, лысый, с подобострастной улыбкой, застывшей на круглом, лосном лице татарского склада, поблескивая узкими посоловевшими глазками, слушал, стараясь понять, к чему клонится дело. Одной рукой он разбирал свою большую черную бороду, в которой седина тронула волосы только около щек, а другой ласково гладил «уже остывший» громадный бокал.
— Эх, Демьян! — хлопал его Петр по плечу. — В под–поле–подполье стоит пирог с морковью, есть‑то хочется, да лезть не хочется. Так, что ли? Я, стало быть, сам и в подпол лезь, и доставай, и в рот вам клади. А вы, друга, что?
Александр Данилович звякнул о стол припасенным заранее кошелем. Встрепенувшись, Филатьев испуганно глянул на Меншикова, что‑то пробормотал и, нахмурившись, выпил до дна.
— Тут четыреста двадцать золотых, — сказал Данилыч, кладя ладонь на кошель, — дарю на государево дело. Все, что могу!
Захмелевший Филатьев:
— А я что, лиходей своему государю?.. Поцелуемся.
Облапил Петра.
— Для тебя, государь, — наизнанку!.. Даю, — прижал руку к груди, — верь слову, десять тысяч рублей!
Петр его за плечи:
— Друг!.. Один ты понял!..
Подмигнув Петру, Данилыч прошипел по–голландски:
— Мин херр… Начало… Поверь… будет как надо.
Так по монастырям, по царевым сусекам да за счет доброхотных даяний и наскребли на военные нужды ни много ни мало — 150 тысяч рублей.
Что было обещано Августу, заплатили.
Исполнено было и другое обязательство, данное польскому королю: князь Репнин повел под Ригу двадцатитысячный корпус.
Ни в какое сравнение не шли эти солдаты с ратниками дворянского ополчения. Да уже и не те были эти солдаты, что когда‑то стояли под Нарвой. Хорошо обученные, не по ратному обычаю, а по «артикулу» [11], они твердо усвоили и все «статьи воинские, как надлежит солдату в житии себя держать, в строю и в учении как обходиться» [12].
«Люди вообще хороши, — писал о них саксонский фельдмаршал Штейнау, — не больше пятидесяти человек придется забраковать. Они идут так хорошо, что нет на них ни одной жалобы, работают прилежно и скоро, беспрекословно исполняют все приказания».
4
По возвращении в Москву Петр не более десяти дней пробыл в Преображенском — спешил в Воронеж на закладку нового корабля. И вообще, для ускорения судостроения на воронежских верфях нужен был, как Петр полагал, глаз да глаз — свой, хозяйский, всевидящий глаз. Иначе — толку не жди! Никому из своих приближенных не мог Петр доверить это важнейшее дело.
Вместе с государем выехали в Воронеж почти все большие чиновные люди.
Перед отъездом Петр решил зайти к царевне Наталье Алексеевне проститься. Подмигивая в сторону Данилыча, говорил посланцу от сестры:
— Да скажи Наталье Алексеевне, чтобы Дарья Михайловна была непременно.
Александр Данилович, скрывая смущение, отвернулся к окну.
— Вот всегда так, мин херр, — теперь разговоры пойдут…
— Да на тебя с Дашенькой глянуть раз, так все сразу как на ладони, — говорил Петр смеясь. — И без меня всем известно.
Боярышня Дарья Михайловна Арсеньева не помнила своей матери. Ее отец воеводствовал в какой‑то далекой сибирской округе. Подрастала она с няньками, мамками, в теремной древней строгости. Потом их всех сестер — Дарью, Варвару и Аксинью — взяла к себе в девушки царевна Наталья Алексеевна. Петр частенько навещал сестру со своим неразлучным Алексашкой, и девицам–боярышням не приходилось прятаться от гостей. Дашенька Арсеньева с первого взгляда крепко приглянулась Александру Даниловичу. Нравились ему ее становитость, скромность и ласковость, молочная белизна тонких, маленьких рук, тяжелые русые косы, молодой, горячий румянец, серебристые глаза в длинных темных ресницах, соболиные брови.
11
То есть по единому строевому уставу. Таким уставом было составлено А. М. Головиным «Строевое положение 1699 года», затем, в ближайшие годы, дополненное «Учением для гренадеров». «Положение» служило строевым уставом армии до 1716 года.
12
Документ этот, отредактированный Петром, являлся уставным положением для обучения войск до введения воинского устава 1716 года.