Но не тот уже был шведский солдат: измотанный тяжкими кочевками–переходами, оторванный от своей родины, окруженный враждебно настроенным населением, голодный, оборванный, он ворчал, открыто высказывая недовольство, и даже вступал в пререкания с офицерами. Боевые традиции шведской армии «быльем поросли», ее прославленная дисциплина была серьезно расшатана.
Перед деморализованным шведским войском стояла крепко скроенная Петром новая русская армия, имеющая за своими плечами и вторую Нарву, и Калиш, и победу под Лесной — «мать полтавской баталии».
В воскресенье 26 июня, после вечерней молитвы, которую король, как благочестивый лютеранин, всегда слушал в походах, он приказал объявить войскам, что назавтра назначается генеральное сражение.
— Завтра мы будем обедать в шатрах у московского царя, — говорил Карл, обращаясь к своим генералам. — Нет нужды заботиться о питании: московский царь сделал это за нас. Там, — величественным жестом указал он на русский лагерь, — припасено для нас все с избытком.
Потом он перешел к изложению основ своего твердо намеченного генерального плана.
Он разделит Россию на отдельные княжества. Псков, Новгород, Вологду он присоединит к Швеции, а Архангельск и весь север Московии, вплоть до Урала, отдаст ставленнику своему королю польскому Станиславу Лещинскому. В Москве он посадит на трон преданнейшего ему польского шляхтича Якуба Собесского…
— А пока назначаю вас, генерал, — обратился он к Акселю Спарре, — московским генерал–губернатором. Так!..
Спарре поклонился, тщетно пытаясь изобразить на своем хмуром лице благодарность за оказанную ему великую честь: ему отнюдь не улыбалось такое назначение — народом он не умел управлять и война уже научила его бояться русских людей.
Подробной диспозиции для сражения Карл не дал, полагая, что его гений всегда подскажет детали на месте, соответственно действиям неприятеля. Он приказал: для атаки русского лагеря пехоте идти в четырех колоннах, а коннице следовать сзади в шести.
Почему именно так, а не наоборот или как‑либо иначе нужно было построить войска для предстоящего боя, Карл, по своему обыкновению, не объяснил никому. Он объявил, что лично примет участие в предстоящем сражении, но командовать войсками не будет, так как рана сковывает его движения. Главнокомандующим на время боя он назначил фельдмаршала графа Реншильда.
Тотчас после вечерней молитвы, в сумерки, вся шведская пехота была выведена в поле, кавалеристы оседлали коней. Было приказано: «Всем каждоминутно быть готовыми к бою». Наступила темная ночь. Ни одного костра не горело на поле ни с той, ни с другой стороны. Только далеко, далеко за рекой слабо поблескивали багровые звездочки. По всей видимости, там хлопотали неугомонные русские кашевары. Сзади шведской пехоты и с флангов слышался мягкий топот по густому травяному покрову, осторожное пофыркивание и тихое ржание коней, словно понимающих, к чему их готовят.
Карл велел наложить себе на больную ногу свежую повязку, другую ногу обул в сапог, сел в носилки. В одной руке он держал шпагу, в другой — заряженный пистолет. Министр Пипер, генералы Реншильд и Левенгаупт легли на траву возле королевских носилок.
Перед большими сражениями Карл любил поболтать о вещах, не касающихся предстоящего дела, полагая, что чем искуснее он будет казаться спокойным, тем более должны быть спокойны и уверены в успешном исходе предстоящей боевой операции его генералы. И вот кто‑то из них уже начал рассказывать, как на этих полях, где они расположились сейчас, «Тамерлан покорил себе западные народы» [16]. Подобные рассказы Карл слушал охотно.
Был случай, когда Мазепа, желая польстить королю, как‑то сказал:
— Война для вашего величества идет очень счастливо: мы — только за восемь миль от рубежей Азии!
Карл ответил:
- Sed geographie, non convenint [25].
«Это, — заметил шведский историк Адлерфельд, — заставило покраснеть доброго старика». Зная, что Карл часто толковал о подвигах Александра Македонского [17] и что он во всем ставит себе за образец этого героя, Мазепа, в угоду королю, сочинил тогда, будто здесь, на Украине, недавно отыскан «александрийский» камень, воздвигнутый Александром Македонским.
Король сообщил своему генерал–квартирмейстеру Гилленкроку, что Мазепа сказал ему, будто отсюда недалеко до Азии.
— Это безобразие, что узнаешь такие вещи случайно! — выговаривал он Гилленкроку. — Мы должны быть в наивысшей степени заинтересованы в прославлении подвигов нашей армии по той исключительно простой и откровенно признанной всем миром причине, что мы действительно непобедимы!
— Ваше величество шутите! — вспыхнул Гилленкрок, взглянув на Карла изумленными глазами. — Не по этому направлению можно достигнуть пределов Азии.
— Я никогда не шучу, — отвечал король. — Ступайте и узнайте от Мазепы путь в Азию точнее.
Гилленкрок отправился к Мазепе. Тот встревожился, узнав, какое действие произвела на короля его болтовня, и сознался, что говорил королю только из любезности.
— С нашим королем опасно говорить пустяки о таких предметах, — сказал Гилленкрок. — Этот государь любит более всего славу и легко поддается желанию двинуться туда, куда нет необходимости идти для его целей.
У Петра одно время возникало опасение, как бы Карл, для которого, как считали тогда, «и море по колено», не вздумал прорваться к Воронежу, чтобы истребить там царские верфи и корабли. У шведов до такой степени были слабы географические сведения о южнорусском крае, что они, слыша, что царь строит суда в Воронеже, полагали, что этот город лежит у Черного моря.
С полуночи взошла луна, стало светлее. А в два часа ночи, когда полный лик чистого месяца встал над самой рекой, Карл, обратившись к Реншильду, приказал:
— Начинайте!
И шведская армия двинулась в наступление. Пехоту повел генерал–лейтенант Левенгаупт, кавалерию — генерал–майор Крейц. План сражения, которым должен был руководствоваться Реншильд, отличался предельной лаконичностью. Карлу все было ясно: пехота атакует редуты русских и занимает их; в это время вся кавалерия, подкрепленная корпусом пехоты и всей запорожской конницей, атакует русскую армию, построенную в одну линию за редутами, разбивает ее и овладевает артиллерией; после этого всеми силами наносится главный удар по основному ядру русской армии.
На рассвете, около пяти часов, разведка Меншикова донесла, что шведская армия показалась из‑за Яковецкого леса. Командующий редутами генерал–бригадир Августов и командующие кавалерийскими группами генералы Ренне и Боур приготовились к отражению атаки шведов.
Левенгаупт приказал: генералу Акселю Спарре овладеть тремя редутами русских, расположенными влево, генералу Роосу — другими тремя редутами, справа.
Первая атака шведов отличалась особой стремительностью. Их кавалерия пробилась сквозь редуты и атаковала русскую конницу. Та встретила противника контратакой, завязался жестокий кавалерийский бой. В сражении были убиты лошади, впряженные в качалку Карла, и тут же заменены другими.
Фельдмаршал Шереметев, которому было поручено общее командование русской армией, не щадил себя в сражении, бросался в пыл битвы и не заметил, как пуля пробила у него рубашку, выбившуюся из‑под камзола при бешеной скачке. Меншиков, Боур и Ренне лично водили полки в атаки. Под Меншиковым в этой схватке были убиты две лошади, генерала Ренне тяжело ранило.
Но вот каптенармус Нижегородского драгунского полка отбивает шведское знамя. Это был первый трофей…
Первая кавалерийская атака шведов была отбита. За первой атакой последовала вторая, за ней еще ряд атак… Успех уже начал было клониться на сторону шведов. Тогда на помощь конным группам Ренне и Боура подоспел Меншиков с корпусом Волконского. Натиск шведов был остановлен. Предводительствуемая Меншиковым — в этом бою под ним была ранена третья лошадь, — русская кавалерия перешла в контратаку, и коннице шведов пришлось отступить.