— Неужели‑таки я не увижу сегодня брата Карла?!
Ему принесли разбитые носилки короля [26].
— Стало быть, он убит?! — воскликнул Петр.
Тут же никто ему ответить на это не мог. Вскоре, однако, стало известно, что Карл успел спастись бегством.
После благодарственного молебна, отслуженного на поле боя, Петр пригласил своих соратников на пир, устроенный в особых, громадных шатрах; приглашены были и пленные шведы — генералы и многие офицеры. Во время пира Петр собственноручно вручил Реншильду его шпагу, похвалив при этом фельдмаршала за храбрость и верное исполнение своего долга. Возвращены были также шпаги и прочим военнопленным, приглашенным на пир.
— Господа! — обратился Петр к шведам. — Брат мой Карл приглашал вас на сегодня к обеду в шатрах моих, но не сдержал своего королевского слова; мы за него исполним это и приглашаем вас с нами откушать.
Подняв кубок, Петр провозгласил тост:
— За здоровье наших учителей!
— Кто же эти учителя? — спросил красавец Карл–Густав Реншильд, изумленно приподняв соболиные брови.
— Вы, господа шведы! — ответил Петр, весело улыбаясь.
— Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей! — произнес шведский генерал–фельдмаршал, невесело покачав головой.
18
Карл едва не попал в плен. Драбант Брадке посадил его на свою лошадь. Положивши больную ногу на шею коня, король предоставил другим спасать его от смерти или от плена.
— Что теперь делать? — спрашивает он Левенгаупта.
— Отступать к багажу, — советует тот.
Но отступление было уже немыслимо. Происходило беспорядочное бегство разбитого шведского войска. Офицеры солдатам, солдаты друг другу кричали: «Стой!» — и… бежали.
Под королем убивают лошадь, он пересаживается на другую и под обстрелом русских продолжает скакать. В первом часу пополудни он достигает обоза.
Быстрая верховая езда разбередила рану.
— Снимите меня с лошади, — шепчет король побелевшими губами. — Посадите в коляску… я не могу…
Его вносят в шатер.
— Где мои генералы? — спрашивает он, морщась от боли.
— В плену у русских, — отвечают ему. — И Стакельберг, и Гамильтон, и принц Максимилиан Вюртембергский…
— В плену у русских! — восклицает король. — Да это хуже, чем у турок! — Приподнимается на локте. — Вперед!.. — И падает в обморок.
— Он бредит, — шепчет Левенгаупт Гилленкроку.
В палатку и из нее входят, выходят, толпятся у изголовья кровати.
— Дайте воздуха! — волнуется лейб–медик Зюсс. — Отойдите от входа! — бесцеремонно осаживает он генералов.
Поспешно входит Мазепа. Медлить невозможно. Никто в побежденном стане не имеет такого повода страшиться, как он, Мазепа. Русские могут нагрянуть с минуты на минуту, и тогда… От одной мысли об этом у Мазепы кровь леденеет.
— Ваше величество, — надрывно выдыхает он, на ходу отстраняя лейб–медика, уже что‑то прикладывающего ко лбу и вискам короля, — ваше величество, — прерывающимся голосом повторяет Мазепа, протягивая к королю тощие влажные руки, похожие на куриные лапки, — необходимо тотчас, немедля, бежать… в турецкие земли…
— А?.. Что?.. — спрашивает Карл, как бы очнувшись от глубокого сна. — А почему не в Польшу?..
— В Польшу пробраться невозможно, — докладывает Мазепа, прижав обе руки к груди. — Одни русские силы будут тогда нас преследовать, а с другими у них за Днепром стоит Гольц!.. Нет, нет… Нельзя!.. Бежать степью в Турцию — только так! Через Днепр нас перевезут запорожцы, — они поклялись это сделать, ваше величество…
— А что вы советуете? — спрашивает Карл Левенгаупта.
— Государь, — говорит тот, склоняясь к изголовью походной кровати, — остается… — хмурясь, развел кисти рук, — поступить так, как мы сделали под Лесной…
— А именно?
— Бросить все тяжести — артиллерию, провиант, амуницию, лошадей раздать солдатам, остальное сжечь, уничтожить и… уходить как можно скорее.
Карл порывисто откидывает волосы с высокого лба, закусывает губу, секунду молчит — и:
— Я вас больше не держу! — бросает он Левенгаупту.
Левенгаупта сменяет Мазепа. Он продолжает настаивать на том, чтобы уходить как можно скорее. У него пресекается голос. Его поддерживают Крейц, Гилленкрок, Лагерскрон, Аксель Спарре.
— Но бегство постыдно! — возмущается Карл, приподнимаясь с подушек. — Что вы мне предлагаете!.. Я предпочитаю биться с врагом до последнего! Пусть солдаты только увидят меня на коне, — обращается он к Гилленкроку, — и они станут сражаться так же храбро, как прежде! А вы утверждаете, что все уже кончилось!
— Нет, ваше величество, — качает головой Гилленкрок, — мы этого не утверждаем, но… смею доложить, что, если теперь вот появится неприятель, солдаты сложат оружие или благоразумно исчезнут, чтобы спасти свою честь.
Карл упрямо твердит:
— Не понимаю, что все это, в конце концов, значит? Событие не столь частое, чтобы отнестись к нему равнодушно? Да, я согласен. Но почему же вы все время тянете к тому, чтобы бежать и бежать? Почему не пытаетесь иное найти? Да, иное!
Долго ему доказывали, что иное сыскать невозможно, долго, мучительно долго его умоляли. Мазепа становился перед ним на колени…
Наконец Карл склонился‑таки на мольбы теряющего всякую почву под ногами Мазепы и убедительные просьбы своих генералов. Но и тут он отдал приказ об отступлении, совершенно противный тому, что советовал Левенгаупт. Имея в виду все же присоединить к себе отряды шведского войска, расквартированные в Ново–Санжарове, Беликах, Кобыляках, Соколке, он приказал: захватить с собой весь багаж и артиллерию и двигаться вдоль Ворсклы по направлению к ее устью.
— Зачем? — осведомляется Левенгаупт, стараясь понять, чем оправдывается такой ничего хорошего не сулящий, безумнейший риск.
— Наше счастье, что русские запоздали с погоней, — ворчит Гилленкрок.
Но король отвернулся. Он не хочет больше слышать никаких возражений!
Вечером, вместе с Мазепой, Карл сел в коляску генерала Мейерфельда, и они тронулись в путь. Переправляться через Днепр решили у Переволочны. Но русские разведчики успели заранее истребить под Переволочной все суда и паромы.
Для преследования шведов было отряжено несколько кавалерийских полков под командованием генерала Боура и несколько пехотных полков под командованием князя Михаила Голицына. Общее командование этими силами было возложено Петром на Меншикова, который 28–го после полудня выехал вслед за частями, выступившими накануне.
Шведы шли довольно медленно и спокойно. На первых порах их отступление не походило на бегство. На рассвете следующего дня они достигли Ново–Санжарова. Здесь хирург перевязал королю раненую ногу, и Карл уснул было крепким сном. Но едва стала подниматься заря, как его разбудили.
— Русские гонятся за нами, ваше величество, — доложили ему. — Прикажете следовать далее?
Карл безнадежно махнул рукой:
— Делайте что хотите!
Тогда генерал Крейц, взявший на себя ответственность за дальнейший ход отступления, поступил так, как советовал Левенгаупт: зажег тяжелый багаж, лошадей роздал пехоте; приказал: двигаться к Переволочне как можно быстрее.
На рассвете шведы добрались до Кобыляк. Меншиков прибыл туда около восьми Часов утра, но шведы успели уже ускакать, только при переправе через речку Кобылячку их арьергард оказал сопротивление с целью выиграть время.
К вечеру 29–го числа беглецы достигли Переволочны — селения, притулившегося в углу, образуемом Днепром и устьем впадающей в него Ворсклы. Но селение представляло из себя груду развалин. И на берегу Днепра не было ни суденышка, ни парома, ни даже плота. Только сверху на берегу Ворсклы удалось обнаружить две лодки и несколько паромов. Их и спустили к Переволочне.
Карл решил покинуть свои войска и переправиться через Днепр. Командовать остатками армии он поручил Левенгаупту.