Коляску короля поставили на две лодки: передними колесами на одну, задними — на другую. В коляску Карла перенесли на руках. В полночь он отчалил от берега. Двенадцать драбантов служили королю гребцами.
Мазепу, успевшего захватить два бочонка с золотыми монетами, казаки переправили раньше.
От взятого в плен шведского полкового квартирмейстера Голицыным были получены сведения, что бежавшие из‑под Полтавы шведские части, вверенные королем Левенгаупту с наказом: «Сохранить в целости войско и перейти в татарскую степь», утомленные до крайности, не имея в своем распоряжении плавучих средств, стоят у местечка Переволочны, под горой, у берега Днепра; что Карл, Мазепа и некоторые шведские генералы с двумя–тремя тысячами солдат ранее переправились через Днепр и, по слухам, бежали в турецкую землю; что солдат и «всякого звания людей» у Левенгаупта осталось около 20 тысяч.
Появившись на виду у шведов и учтя их численное превосходство, Голицын решил применить неоднократно проверенную военную хитрость: в достаточном отдалении от шведов, — с таким расчетом, чтобы от них этого не было заметно, — он на некотором расстоянии от своих войск расположил одних лошадей с двумястами солдатами–коноводами, в надежде, что шведы примут эту новую группировку за другой русский корпус.
Приготовившись таким образом, Голицын утром 30 июня послал Левенгаупту через своего трубача ультиматум о сдаче находящихся под его командованием остатков шведского войска «на милость победителя», обещая сдавшимся от имени Петра «всякую милость», в противном случае, предупреждал он, «никому пощады не будет».
Левенгаупт потребовал на размышление десять часов, Голицын с этим не согласился и дал два часа сроку. Собрав военный совет и доложив ему о состоянии войска, испытывающего острый недостаток в порохе, свинце, хлебе, упомянув при этом еще и о том, что Днепр преграждает им путь к ретираде, Левенгаупт высказал свою точку зрения: «Сдаться на сколько можно лучших условиях».
Мнения членов военного совета были различны, но в конце концов они свелись к следующему: если прибывшая русская армия в численном отношении превосходит их собственную, то сдаться, если же нет — то принять бой. Для разведки численности русской армии поручить генерал–майору Крейцу, под видом обсуждения вопроса о сдаче, уточнить численность армии на месте, в ставке Голицына.
В это время под Переволочну прибывает Меншиков. Ознакомившись с обстановкой, он тотчас посылает трубача к Левенгаупту с требованием немедленной сдачи и, не ожидая от него ответа, сразу ведет «с чрезвычайным звуком барабанов и труб» все войско в атаку. Колебаниям и раздумью шведов был положен конец. Тут же навстречу наступающим выезжает шведская делегация в составе генерал–майора Крейца, полковника Дюкера, подполковника Траутфетера и королевского генерал–адъютанта графа Дукласа с предложением «постановления артикулов капитуляции о сдаче войск».
Заметив, что русского войска, даже вместе с прибывшими с Меншиковым, значительно меньше шведского [27], и желая срочно уведомить о том Левенгаупта, генерал Крейц сделал вид, что полностью согласен с условиями сдачи, выдвинутыми Меншиковым, и попросил, чтобы вместе с ним были посланы в шведский лагерь уполномоченные комиссары для утверждения этих условий главнокомандующим.
Просьба Крейца была удовлетворена, но убедить Левенгаупта взяться за оружие ему не удалось, и условия сдачи, выработанные Меншиковым, были подписаны.
В два часа пополудни генерал Боур с семью драгунскими полками встал перед фронтом капитулирующего неприятеля.
Из гвардии было выделено три батальона. Они построились против шести шведских конных полков. Для сбора оружия было назначено по одному эскадрону от шести драгунских и шести пехотных полков.
После этих приготовлений Меншиков приказал Левенгаупту подвести свои войска к выделенным русским частям, отдать честь ружьем и сложить оружие к ногам победителей.
Приказание Меншикова было выполнено. Первой сложила оружие королевская гвардия, за ней — пехотные полки, затем лейб–регламент и, наконец, драгунские части.
Большинство переметнувшихся с Мазепой казаков побросалось в Днепр в надежде его переплыть, при этом многие из них утонули, а часть разбежалась заранее, так что под Переволочной их было захвачено немногим более двухсот человек.
Для большей безопасности пленные были разбиты на мелкие партии, и относительно малочисленное русское войско вынуждено было до прибытия подкреплений бессменно нести караул.
1 июля под Переволочну прибыл сам Петр.
Пленного Левенгаупта и его офицеров Петр принял ласково. Узнав же, что Карла нет среди сдавшихся в плен, он приказал немедленно отправить в погоню за ним генерал–майора Волконского во главе четырех кавалерийских полков.
Волконский нагнал шведов у Буга. Около девятисот шведских солдат в это время еще не успели отчалить от берега. Часть из них была русскими кавалеристами загнана в реку и утонула; другие, до пятисот человек, сдались в плен и вынуждены были совершить обратно уже пройденный путь.
Только Мазепе и королю с небольшой горсткой солдат удалось благополучно уйти от погони, — и то «не далее того места, — доносил после Волконский, — с которого они могли зреть гибель их спутников», — да казаки, что отступали вместе с Мазепой, удачно избежали беды. Завидев русских, они тотчас пустились в широкую бесприметную степь. Она им была отлично известна. Волконский же полагал: ловить казака в степи — все равно что искать в стоге сена иголку.
После продолжительного пути по знойной аккерманской степи полтавские «недобитки» 1 августа достигли Бендер. Сераскир принял их очень приветливо, а Мазепе сообщил, что падишах приказал беречь его. Но страх ускорил разрушение одряхлевшего организма предателя. Находясь в Бендерах, Мазепа уже не покидал постели и с каждым днем угасал. Он умер 22 августа. Говорили, будто от страха быть выданным Петру он принял яд. Тело его было отвезено в Галац и там похоронено.
Под Переволочной сдалось в плен: 3 генерала, 11 полковников, 14 подполковников, 20 майоров, 250 капитанов, 300 поручиков, 320 корнетов и от 13 до 14 тысяч рядовых. Все оружие и обоз, который шведы не успели сжечь или побросать в Днепр, достались победителям.
— У меня, имей в виду, — обращался Шереметев к Меншикову, сдвигая брови, протягивая руки и стискивая кулаки, — у меня еще не вывернешься, мне еще рано на печи‑то лежать! Я еще… — И, не договорив, закатывался лютым старческим кашлем.
Он сильно похудел и поседел за последнее время. Кожа на руках стала тоньше, глянцевитее, покрылась сплошь какими‑то мелкими лиловыми пятнышками.
— Твои, Борис Петрович, заслуги, — говорил ему Петр, — не умрут и всегда будут памятны России.
Крепко обнимал его, целовал в обе щеки. У Шереметева дрожали плотно сжатые челюсти, пробегал холодок по голове, спине, голеням, глаза наливались, мутились слезами.
— Ты, — продолжал Петр, поглаживая его по груди, — верностью и храбростью вечный в России монумент.
Александр Данилович Меншиков был провозглашен вторым генерал–фельдмаршалом, и «всею армиею новому сему фельдмаршалу, — записано было в «Юрнале», — отдана честь оружием с барабанным боем и музыкою».
После Полтавы Карла больше всего угнетало сознание, что теперь все будут смотреть на него иронически. «Но ты же был ранен почти накануне сражения, а потом, в самый разгар решающей битвы, потерял сознание, — говорил ему внутренний голос, всегда спасавший его, когда в нем, «непогрешимом», просыпались рассудок и совесть. — Не твоя вина, — все тверже говорил этот голос, — если силы тебе наконец изменили и ты впал в забытье».
Это его несколько успокаивало, ставило кое‑что на свое обычное место. В самом деле — как об этой битве напишут историки и выскажутся его генералы? На самый худой конец «это» можно изобразить как отступление, входившее в план широко задуманной им операции, осуществить которую помешало здоровье. Отступление, но не бегство!..
Соратникам Карла нетрудно было угадать даже на громаднейшем расстоянии такие мысли своего «великого» короля. Но как теперь восстановить его доброе имя?..
27
Под командованием Меншикова находилось всего около 10 000 человек, то есть вдвое меньше тех сил, которыми располагал Левенгаупт.