На святках вся Петрова дружина ездила Христа славить: Петр — по боярам и палатным людям, Зотов — по купцам, Данилыч с товарищами — по служилым иноземцам и своим людям из немцев. Заезжал к Лефорту, Гордону, полковнику Менгдену, инженеру Адаму Вейде, капитану Якову Брюсу, Андрею Кревету, Виниусу. «26 декабря 1694 года, — записал Гордон в своем дневнике, — приходили для поздравления с праздником Рождества Христова Ермолай Данилович, известный Алексашка и другие. Дадено: Ермолаю червонец, остальным всем по талеру».
Только талер даден «известному Алексашке», И это потому, что для всех он пока только государев денщик и не более.
Перед отходом ко сну Петр рассказывал Данилычу, как они славили Христа по домам старых бояр — по-новому, с рацеями о предстоящих делах. Потом спрашивал:
— А ты какие рацеи разводил у Гордона, Лефорта?
— Я — старые, — вздыхал Алексашка и начинал нараспев:
Общее у Петра с Алексашкой — ненависть к боярской чванной Москве. Петр про чванливых бояр:
— В церкви поют «спаси от бед», а на паперти деньги за убийство дают!
И Алексашка поддакивал:
— Как следует жить не дают. Фыркают на твои порядки. Воротят на дедовскую канитель…
Сметливый парень, он понял, что Петр тянется к полезному новому. Правда, ухватывать это новое Алексашке пока что трудненько, но по догадке, на ощупь, как-то нутром можно было все же понять, как это новое, если к нему присмотреться, твердо ставится самой жизнью. Ясно было одно: идет Петр к тому, что он считает толковым, полезным, к тому новому, что, хватая за сердце, — заставляет крепко пораскинуть мозгами, — идет он к такому дерзновенно и смело. Свои замыслы Петр не вынашивает, не лелеет в тиши царских хором, а раз крепко поверив в их пользу, без особых раздумий, колебаний и долгих прикидок внедряет их в жизнь, будучи твердо уверен, что помощники, разделяющие с ним его помыслы, помогут ему довести какие угодно полезные перемены до желаемых результатов.
И большой заслугой, ценнейшим качеством любого помощника своего Петр, наверное, будет считать то, что этот помощник не по-старому, поминутно оглядываясь на хозяина в ожидании его повелений, а по-новому, по-петровски, будет выполнять все задания. Стало быть, оказаться понятливым, ревностным и преданным исполнителем воли Петра — дороже всего! Это Алексашка понял отчетливо, ясно.
7
В народе шел ропот: связался царь с иноземцами — и какой же от этого прок? Одно баловство, от которого и люди понапрасну гибнут, калечатся, и казне извод.
Лефорт и Гордон советовали Петру не откладывать задуманное им настоящее дело: воевать ворота в теплое море — Азов. Просил и Иерусалимский патриарх Досифей: «постращать турок, чтобы они французам святых мест не пытались отдавать».
Франц Яковлевич передал Алексашке, чтобы при случае и он замолвил словечко за скорое начатие задуманного государем настоящего дела.[1]
— Иноземцам, — говорил Лефорт, — сейчас нет житья от попреков: говорят, что только они и совращают царя с пути истинного. Того и гляди слободские да посадские немцев в коль… возьмут…
— Были мы, мин херр, в Архангельске-то, — закидывал удочку Алексашка. — Что же, ледяная дыра! Да и та одна на все государство. В гавани восемь месяцев в году лед стоит. Край нищий, отлеглый, от заморских стран черт те где!..
— Ведомо все лучше вас! — буркнул Петр, догадавшись, с чьих слов Алексашка завел эти речи, и, расширив глаза, забарабанил пальцами по крышке стола.
Алексашка смекнул: дальше говорить — переть на рожон. Замолчал.
А как-то Петр сам разговорился:
— Подумывал я, грешным делом, Алексашка, через Белое море проход к Китаю либо к Индии отыскать… Прикинул — денег много занадобится да и времени тоже. А ведь нам недосуг!
— Недосуг! — мотал головой Алексашка, тотчас сообразив, что по каким-то причинам отвечать надо именно так.
Сильно прельщало Петра Балтийское море. Хотелось бы выйти к нему. Ну а как? Ключ-то к нему у шведов, в крепких руках, из них не вдруг вырвешь! Оставались моря Азовское, Черное. К их берегам тоже нужен был выход. Иначе как прочно укрепишься на Украине, страдающей невесть сколько лет от набегов турок и крымских татар?.. А потом… Турция с Польшей думают же поделить между собой Украину! Ежели сидеть сложа руки, то, чего доброго, они и столкуются… С какой стороны, стало быть, ни прикидывай, получается, что воевать с турками не миновать.
— И идти на Крым надо водою, — прикидывал Петр, правильно полагая, что, отказавшись от прежнего стратегического направления — через Крымский перешеек — и избрав новое — через Азовское море, он может застать турок врасплох. — Да, только водою идти!..
— Не так, как Васька Голицын, — понимающе подхватывал Алексашка, — голой степью весь припас волочил.
У Петра лицо спокойное, доброе, — редко Алексашке доводилось видеть такое. Сидит спокойно, глаза уставил на свечу, голос ровный, как книгу читает:
— Наши-то на низовьях Днепра да Дона с давних пор крепко погуливали… По Днепру дорога «из Варяг в Греки» звалась. Когда-то этой дорогой шли полчища Олега да Игоря… А наши казаки — те и Азов брали, и Трапезунд жгли, и Синоп. Один монастырь почти под самым Царьградом разграбили. Берега Черного моря прощупали крепко. Сбегали водой — на лодках, челнах. Припас гнали на баржах, косоушах, белянах…
Подумал. Вздохнул.
— И нам надо плыть.
Заглядевшись на непривычно спокойное царево лицо, Алексашка в такт его речи мотал головой:
— Плыть, плыть, мин херр!
На другой день у Лефорта была консилия генералов. Вернулся Петр на рассвете. Есть ничего не стал. Выпил квасу корец.
«Видать, от жарких речей да сухого ренского гортань запеклась», — решил Алексашка.
Потоптался Петр у стола, места, где шагать, было мало. Брякнулся в чем было на самодельный топчан… Кинул руки за голову:
1
Денщики во все царствование Петра играли большую роль при дворе; из них вышли, между прочим, и такие «птенцы гнезда Петрова», как знаменитый «око государево» генерал-прокурор сенат Ягужинский, первый полицмейстер Санкт-Петербурга Девьер и т. д.