Меншиков смотрел на него пристально, жадно и говорил убежденно:
— Нет, не будет сего, государь! Пока жив! — прижимал руки к груди. — Все силы и кровь отдам делу сему!.. А то, что думаешь обо мне, — бормотал, пересиливая себя, — так… на каждом же грехов как на черемухе цвету!.. Заслужу, государь!..
Сгорбившись, закрывши глаза и пощипывая левой рукой темный седеющий «ус котский». Петр сидел, покачиваясь… Потом вымолвил:
— Древние мудрецы говорили: «Старайся быть таким, каким казаться хочешь». — И, помолчав, прибавил: — А начальство над партиями надо поручать добрым отставным дворянам да приказчикам, выбранным от крестьян. — Понял? — Встал, сдвинул брови и строго, быстро как по-писаному, заговорил: — Купцов, которые еще не высланы в Петербург, не отправлять; тех, кои не обзавелись домами и не производят торговли или ремесла, выслать отсель на прежнее жительство. Также уволить от жительства в Петербурге тех дворян, кои имеют не более ста дворов и здесь еще не осели… Богатым выезжать отсель в свои деревни дозволить, но… не долее, как месяцев на пять. Помолчал.
— Слышал, — пытливо взглянул в глаза генерал-губернатору, — зело сторожишь ты, генерал-полицмейстера? Добро, добро!.. Так и след!.. Чтоб по струнке ходил!.. Улицы и переулки в сухости и чистоте сохранять. Замечу грязь, вонь — берегитесь!.. На проезжих дорогах и у мостов шалашей и черт те каких балаганов не строить!.. Пакость! Столи-ица! — значительно поднял указательный палец. — Это помнить надобно!.. А торговцам накрепко заказать, чтобы цен самовольно не поднимали, ничем вредным для здоровья не торговали, под опасением… — подумал минуту, тряхнул головой, — за первый раз — кнута, за второй — каторги, а в третий раз — смертной казни.
— Слушаюсь, государь!
И строгости в столице усилились вдвое.
Санкт-Петербург — новый город-порт, город большой притягательной силы для людей, порвавших с дедовскими традициями, ищущих свежего, стремящихся укреплять старательно насаждаемые Петром новые традиции товарищества и дружбы, взаимной помощи и поддержки. Но тем резче выступали на молодом, крепнущем теле Санкт-Петербурга отдельные болячки — неприглядные проявления старого быта. И Петр, ревниво следя за чистотой и здоровьем своего «Парадиза» — этого милого его сердцу дитяти, требовал суровой расправы с нарушителями порядков, установленных в новой столице.
Гнерал-полицмейстер ежедневно сек кнутом человек по шесть «обоего пола». Нищих брали под караул, допрашивали, откуда они, зачем бродят, — после били кнутом и ссылали в каторжные работы.
Помещиков, имевших от семисот до тысячи крестьянских дворов, обязали «строить дома каменные, не менее как на 10 саженей»; владельцев пятисот — семисот — на восемь саженей; только имеющих от ста до трехсот дворов дозволялось ставить мазанки или деревянные дома любых размеров.
Дворцы, правительственные здания строили и украшали архитекторы, художники, скульпторы. На удивление не одним русским старикам воздвигнуты были палаты Меншикова, Петропавловский собор, здание «Двенадцати коллегии», а в Москве — Сухарева и Меншикова башни.
— А сады, фонтаны, украшения в Ораниенбауме. Петергофе? Кто видел досель что похожее? — восхищался генерал-губернатор.
— Учить российских людей, что сами умеют, — требовал Петр от иноземцев.
— А проходимцев, которые окажутся среди них. гнать! — вставлял Меншиков, играя глазами, и почтительнейше добавлял: — Есть такие, ваше величество, что напрасно похищают ученые назвища!..
— Такие, как Илер, что ли? — спрашивал Петр, хмурясь. — Которого ты грозился палками бить?
Александр Данилович смутился, отвел глаза в сторону.
Был такой грех. В Петербурге была учреждена Морская академия, директором которой, «под главным начальством графа Матвеева», назначен был француз, барон Сент-Илер. средних лет, высокий, сухой и подвижной, весьма франтоватый, словоохотливый, «не сжимающий» тонкого широкого рта, «все знающий» человек. Однако вскоре выяснилось, что «деньги, которые отпущены Илеру в большом количестве, все равно что в окно выкинуты, — как доносил Матвеев Петру, — потому что барон в науках не сведущ: регламенты, им поданные, не его. а переписаны с печатных правил Французской морской академии, а он выдал их за новость. Напрасно присвоил он себе назвище генерального директора, потому что не только не превосходит профессоров, но даже и навигаторской науки не знает».
Донесение это прошло через руки страшного для иноземцев Данилыча, «которому до всего дело», как полагали они. Немедля Меншиков вызвал к себе барона Сент-Илера. При закрытых дверях между ними произошел довольно откровенный разговор «по душам», сразу после которого Сент-Илер не преминул горько пожаловаться своему главноначальствующему — Матвееву:
«По вашим наговорам светлейший князь Меншиков грозил меня палками бить, чтобы, по его словам, выучить, как жить; вашему сиятельству известно, — спешил предупредить Матвеева перепуганный барон, — что таких почтеваний не чинят шляхтичу в нашей Европе. Ваше Сиятельство может быть обнадежено, что я буду иметь всегда к вам весь респект и все почитание».
Но «обнадеживания» опоздали — Петр велел «поручить академию одному Матвееву».
Так было. И теперь, в разговоре с Данилычем, Петр это вспомнил.
— Палкой, стало быть, хотел француза-то? — спрашивал он Александра Даниловича, лукаво поблескивая глазами.
Меншиков мялся…
Не получив ответа, Петр продолжал:
— Одной палкой, брат, много не сделаешь. По себе знаю… Много я из тебя лихоимства-то выбил? Ну, много?.. Что молчишь?.. — И, хлопая Меншикова по плечу, уже серьезно добавил: — Своих птенцов надо учить всем художествам!.. Одолеем! Все одолеем, Данилыч! Разум железо кует!..
При Оружейной канцелярии, «ради общенародной во всяких художествах пользы, против обычаев государств европейских», указано было «зачать небольшую академию ради правильного обучения рисования иконного и живописного и прочих художеств».
В 1719 году вышел указ об устройстве губерний. Они делились на провинции, а последние — на уезды. В Санкт-Петербургской губернии определено было двенадцать провинций, среди них такие, как ревельская, новгородская, псковская, тверская, ярославская…