Хуже с родовитою знатью, — думал Данилыч. Эти, с тех пор, как он перешел на сторону великого князя, особо почтительны, прямо стелются перед ним. А в душе?.. Ох, кипит у них, верно!.. Одно хорошо: легко можно их лбами соткнуть — не дружны меж собой… Н-да, этих нужно пока что «ласкать»…
И вот Долгорукие получают вскоре важнейшие должности: князь Алексей Григорьевич Долгорукий назначается гофмейстером при малолетней сестре императора, великой княжне Наталье Алексеевне. Место очень важное, судя по тому влиянию, которое сестра имела на брата; сын его, молодой князь Иван Алексеевич, пострадавший за участие в кружке Девьера, снова приближен ко двору — назначен гоф-юнкером императора; князь Михаил Владимирович Долгорукий назначен сенатором.
Долгорукие рассыпались перед Меншиковым в благодарностях.
«За высокую Вашу, моего государя, милость, показанную брату моему и ко мне неоплатную, потребному благодарствую, — пишет Александру Даниловичу с Кавказа Василий Владимирович Долгорукий. — Не могу чем заслужить до смерти моей того Вам, моему отцу, за Ваше великодушие».
И Меншиков склонен был считать такие изъявления чувств вполне искренними.
— В самом деле, — полагал он, — весь род Долгоруких стал снова в почете. Что им еще нужно? Ведь доведись, пришел бы к власти кто-нибудь из Голицыных, так разве сделал бы он такое для Долгоруких?.. Перегрызлись бы они, как собаки!..
Но не так думали «обласканные» и приближенные к императору Долгорукие. Фавор Меншикова весьма непрочен, соображали они. Предположим, что кто-то внушил бы мальчику-императору, что он неограниченный правитель, убедил бы его в этом. Что бы последовало? У мальчика непременно явилась бы мысль: «А по какому же праву этот выскочка командуем мной?» Мальчик неохотно учится, любит погулять, попалить, но на все это нужно спрашивать разрешения у Александра Даниловича и частенько получать отказ. Почему? Надо показать Петру Алексеевичу, как может весело жить государь: втянуть его в «остренькие» забавы, увлечь верховой ездой, псовой и соколиной охотой. А тем временем — и, конечно, речь должна идти о непродолжительном периоде — надо постараться внушить ему, что распоряжения пирожника, сына конюха, не могут и не должны являться законом. Мало того — надо дать Петру Алексеевичу ясно понять, что распоряжения такого человека, как Меншиков, прямо-таки унижают достоинство императора!
Юный государь сильнее и сильнее привязывается к своему воспитателю Андрею Ивановичу Остерману. «Пусть! — согласно решили все Долгорукие. — Этот немец сам себе не враг. С ним не только можно поладить, но при его помощи удобнее всего, пожалуй, привести Петра к нужной, необходимой мысли: „А по какому праву Меншиков отказывает мне в удовольствиях?“ Андрей Иванович — другое дело: он воспитатель, умнейший, ученейший человек, лучше Меншикова знает, что надобно делать, но и он не отказывает».
Вот при такой обработке столкновения между Петром и Данилычем наступят сами собой. И тогда Меншиков очутится в таком страшном положении, в каком он отродясь не бывал. Действительно, при первом императоре у него было два великих защитника — Екатерина и сам Петр. А теперь?.. Кто его теперь защитит?
Меншиков же, точно убаюканный лестью высокородных, изъявлениями «искренней благодарности» и «рабской преданности» их, уверенный в непоколебимости принятых им мер по упрочению своего положения, совершенно не думал о том, чтобы заслужить любовь или хотя бы расположение опекаемого мальчика-императора. Он беспечно «отпустил вожжи», и… их «мягонько» подобрал Андрей Иванович Остерман.
В юном Петре Александр Данилович видел только двенадцатилетнего мальчика, от которого он, как опекун, вправе требовать повиновения. Он настоящим образом понял свои обязанности по отношению к опекаемому — понял, что мальчику надо много и упорно учиться, чтобы стать достойным преемником своего великого деда.
Понимал это и воспитатель молодого царя Остерман. Но хитрый немец еще лучше понимал свои личные выгоды. Он-то отлично себе представлял, что главное — это приобрести расположение своего питомца, а для этого достаточно выказывать снисходительность, «не налегать» с учением и в случае чего свалить всю вину на Александра Даниловича — де и рад бы послабление сделать, но… опекун…
Совершенно иначе поступал Меншиков. Не потакая стремлению Петра к удовольствиям, он требовал от него отчета в поступках и поведении.
— Учиться! — внушал он ему. — Много, прилежно учиться, ибо «зелен виноград — не вкусен, неучен человек — неискусен!» — как любил говорить дед-император. А мудрее его государя во всем свете сыскать невозможно!..
И Остерман представляет на утверждение опекуна прекрасный план обучения Петра Алексеевича. В план входили: древняя история, «персидская, ассирийская, греческая и римская до самых новых времен» по Ягану Гибнеру и Биллерзаалу; новая история по Пуффендорфу; география «отчасти по глобусу, отчасти по ландкартам показывать, и к тому употреблять краткое описание Гибнерово; математические операции, арифметика, геометрия и прочие математические части и искусства из механики, оптики и прочего». Предусмотрены были и забавы и игры, исходя из расчета — «делу время, а потехе час»; так, «обозначены» были в плане обучения «концерты музыческие, стрельба, бильярд, ловля на острову (охота)».
Первое время мальчик покорно подчинялся контролю. При жизни деда он находился в тени; при нем не было особого штата придворных, его не развращали преклонением, лестью. В Меншикове он привык видеть такого всесильного человека, такого распорядителя всем, перед которым все преклоняются. Наконец, он был уверен, что обязан ему возведением на престол.
Скоро, однако, Петр начинает смотреть на все иными глазами. Ему так часто, так красноречиво напоминают, что он самодержавный император, что он может делать все, что ему угодно…
Все, что угодно!.. Но ведь это злая насмешка! Он вовсе не хочет учиться, он любит верховую езду… А охота! Что может быть интереснее, увлекательнее охоты?..
Вот князь Алексей Григорьевич Долгорукий, добрейший человек, — так тот говорит, что в древние времена охота считалась лучшим учением для воинов, она подготовляла их к тягостям и опасностям боевых походов… Учением!.. Почему же Меншиков не одобряет такое ученье?