«Да, Андрей Иванович душевнейший и весьма снисходительный воспитатель!» Разве можно, казалось Петру, сравнить его с бесконечно требовательным Меншиковым? Если Андрей Иванович иногда и вынужден «строжать» воспитанника, то прежде всего подчиняясь требованиям опять-таки Меншикова и притом исключительно в целях защиты его же, воспитанника, от нападок светлейшего князя. И в душе Петра все сильнее и сильнее разрасталась тупая неприязнь к мешающему жить так, как хочется, строгому, непокладистому опекуну.
Невеста также не нравилась Петру. Да и она, шестнадцатилетняя, вполне уже развившаяся красавица, не питала никакого чувства к своему двенадцатилетнему мальчику-жениху. В его безалаберно-крикливой компании ей было не по себе, она всячески избегала участвовать в его лихих похождениях, шумных забавах и казалась Петру скучной, неинтересной. То ли дело тетка Елизавета Петровна! Та, несмотря на уже исполнившиеся семнадцать лет, была совсем под стать своему взбалмошному, ветреному племяннику и по кипучей живости и по страсти к шалостям, проказам и даже буйным уже увеселениям.
По тем же причинам, что и Петр, не любила Александра Даниловича и сестра молодого царя Наталья, которая имела на брата большое влияние. «Она поучает меня полезными увещаниями, помогает благоразумными советами, из которых, — писал Петр под диктовку своего дражайшего воспитателя, — я каждый день извлекаю величайшую пользу, а мои верные подданные ощущают живейшую радость».
10
Еще при Екатерине, в начале 1726 года, в Верховном Тайном Совете было положено: «прежде войны с турками приласкать малороссиян, позволив им выбрать из своей среды гетмана». Неустойчивые взаимоотношения с Турцией заставляли принимать действенные меры к тому, чтобы еще теснее сплотить Украину с Россией, «дабы в движении казацкого войска было больше согласия».
А какое уж тут доброе согласие, когда задавленные непомерными налогами казаки и пахари бунтуют год от года все шире, смелее, а казачья старшина — та, весьма, встревоженная отказом еще покойного императора назначить выборы нового, после смерти Ивана Скоропадского, гетмана, та шлет и шлет в Верховный Тайный Совет одну за одной злые жалобы на членов Малороссийской коллегии и на Вельяминова, ее президента!.. В своих жалобах полковники пишут, что возле Малороссийской коллегии расплодилось мироедов чиновников, как грибов в дождливое лето, что содержать всю эту ораву становится год от года труднее, что налоги за время хозяйничанья Малороссийской коллегии увеличились страшно — на сорок две тысячи рублей в год. А это как-никак ровно полному годовому содержанию целого корпуса в пять тысяч солдат.
Продолжая централистскую политику Петра, Меншиков готов был пойти лишь на такие временные тактические отступления, которые только внешне вроде как восстанавливали самоуправление гетманщины. Малороссийская коллегия все прочнее становилась во главе управления Левобережной Украины отнюдь не для того, чтобы «малороссийский народ от старейшин налогами утеснен не был», как обещающе-тонко сказано было в указе Петра об учреждении в Глухове этой коллегии, а с целью «давнины переменить» и «поступать», как прямиком выражался председатель Малороссийской коллегии генерал-майор Вельяминов, имея в виду объединение Украины с империей. «Пожили на свете по-старому, посрамили добрых людей! — говаривал он, с многозначительным видом поднимая вверх палец. — Ахи да охи, да бабьи вздохи… Довольно! Быть правым или неправым — сие зависит от места, кое человек занимает в табеле о рангах. Вот по-новому как!»
Словом, казацкая старшина недаром усматривала в учреждении Малороссийской коллегии покушение на ее политические права.
Рядовые же казаки и пахари, отчаявшись в поисках справедливости, громили и громили помещиков… И опять-таки особо значительными крестьянские восстания были именно в годы правления Малороссийской коллегии…[93]
И Александр Данилович Меншиков принимает решение:
«В Малой России, ко удовольствию тамошнего народа, поставить гетмана и прочую генеральную старшину во всем по содержанию пунктов, на которых сей народ в подданство Российской империи вступил».
Объявлен был именной указ императора:
«Пожаловали мы, милосердуя о своих подданных малороссийского народа, указали: доходы с них денежные и хлебные сбирать те, которые надлежат по пунктам гетмана Богдана Хмельницкого, а которые всякие доходы положены с определения коллегии по доношениях генерал-майора Вельяминова вновь, те оставить вовсе и впредь с них не сбирать».
Предложение Сената «о позволении великороссиянам покупать земли в Малороссии» было отвергнуто, «дабы от того малороссиянам не было учинено озлобления». Положено: «малороссийским делам быть в Иностранной коллегии», чем восстановлено было особое значение украинских областей. «Гетману и генеральной старшине, — сказано было в указе, — быть и содержать их по трактату гетмана Богдана Хмельницкого».
Украина снова получила гетмана; лифляндское шляхетство просило сейм — ив Верховном Тайном Совете «на 1727 год сейм позволили».
Меншиков распоряжался, командовал.
Голицыны притихли; сын и отец Долгорукие, по-видимому, увлеклись выполнением своих придворных обязанностей.
— Лезут в фавор! — ворчал Дмитрий Михайлович Голицын. — Обрадовались, гоф-лизоблюды! Пустил светлейший козлов в огород!..
Старый, обрюзгший, длиннолицый и жесткий, он отпугивал всех своими злыми речами.
— Долдоны! — рычал на своих. — Да ни для какой цели — слышите! — ни для чего на свете я не откажусь от своей самостоятельности, независимости!.. Что вы мелете? Передать себя и род свой в полное распоряжение другому? Смотреть кому-то постоянно в глаза? Угодничеством, как Долгорукие, добиваться фавору?.. Не-ет, Голицыны не такие!..
— А Меншиков? — спрашивали у него. И Дмитрий Михайлов бешено гаркал:
— Что Меншиков? Опоздали, милые!.. Данилыч был фаворитом Петра Великого, он не хочет быть фаворитом Петра Малого! Он хочет быть опекуном, отцом!.. Так? Пирожник, — заметьте: пи-рож-ник, — и тот по нонешним временам не хочет гнуть шеи своей перед… — Махнул рукой, мял воротник. — Э, да что там толковать! Голицыны? Да Голицыны всегда сияли собственным светом!..
93
Учрежденная в 1732 году как орган, контролирующая гетмана, Малороссийская коллегия после смерти последнего была поставлена во главе управления. Увеличение государственных налогов, а также усиление феодально-крепостнической эксплуатации со стороны старшины и монастырей сопровождались крестьянскими восстаниями, особенно значительными в 1722–1724 годах.