11
Курский вокзал встретил майора Панкратова своей обычной суетой и переполненными электричками. Ничего не изменилось за те несколько месяцев, которые он здесь не был. Протискиваясь сквозь плотную толпу курильщиков, забивших тамбур, Валентин подумал, что ехать все-таки следовало бы на машине. Впрочем, один черт! Субботний день благодаря дачникам гарантировал бы не менее чем сорокаминутную пробку в Балашихе, на выезде…
После Фрязева ему все-таки повезло, освободилось местечко, и Валентин, с облегчением опустившись на жесткое сиденье, прикрыл глаза. Не потому, что был хамом и не желал никому уступать место, а потому, что пошли уже вторые сутки, как он не спал… Стоило ему, однако, опустить веки, как перед глазами всплыла вчерашняя ночь с ее кошмарным финалом: набережная Москвы-реки, вздрагивающая в свете разноцветных мигалок, тело девушки, выловленное патрульным лейтенантом и аккуратно уложенное им на холодную серую мостовую… Маринкино лицо ничем не напоминало лицо утопленницы. Оно было спокойным и даже умиротворенным… Самоубийство? Ничто не свидетельствовало против этой версии: патрулирующий набережную милицейский наряд мог засвидетельствовать случившееся лишь с того момента, когда тело девушки, летевшее вниз с моста, достигло воды. Только тогда патрульные, привлеченные всплеском, и среагировали на случившееся. Молоденький сержант неуверенно добавил, что за секунду до этого, кажется, слышал на мосту шум мотора… Машина? Но наверняка сказать он не мог, была машина или нет. Панкратов не верил в Маринкино самоубийство.
Маленькая, утопающая в зелени станция дальнего Подмосковья встретила Валентина пасторальной тишиной и сладостным запахом дыма: аромат горящего дерева отчего-то всегда напоминал ему классические строки «Горя от ума»: «…И дым отечества нам сладок и приятен…» Этот самый «дым Отечества» становился сейчас тем сильнее, чем ближе подходил Валентин к большому дому, стоявшему поодаль от остальных, на холме возле реки. Миновав ухоженное подворье, майор уверенно направился на запах костра, то есть на берег. Костер пылал вовсю, а в котелке, подвешенном над огнем, круто кипело какое-то варево, распространяющее вокруг себя вкуснейший рыбный запах. Людей, однако, рядом с этой привлекательной композицией не просматривалось!
У Валентина, хорошо знавшего привычки отставного полковника Шмакова, в гости к которому он и заявился, это никакого удивления не вызвало. Усмехнувшись, он спокойно присел возле костра — спиной к густым и высоким кустам лесной чащи, подступавшей здесь почти вплотную к реке.
Ждать долго ему не пришлось: почти сразу сзади раздался характерный щелчок передернутого затвора, и Валентин, продолжая ухмыляться, поднял руки:
— Сдаюсь, Владим Владимыч! Майор Панкратов собственной персоной…
Сзади послышался треск валежника, и одна из последних легенд МУРа спустя секунду предстала перед ним живьем в виде невысокого коренастого мужичка — лысоватого, зато с жесткими густыми усами, в защитного цвета робе, накинутой поверх майки.
— Садись, но медленно и плавно… Удостоверение можно попросить?
Шмаков был абсолютно серьезен, о чем свидетельствовал суровый и пристальный взгляд маленьких серых глаз из-под кустистых седых бровей.
— Пожалуйста… — Майор растерянно достал красную книжицу и протянул полковнику. — Вы меня что, забыли?..
— Отчего же… Отлично помню. Но — пипл чейн, как говорится! Может, ты уволился давно и пришел сюда как частное лицо.
— С частниками дел не имеете?
— Нет. Всегда работал только на государство. Теперь сижу здесь, никого не достаю, чего и вам желаю…
— Мне сразу уходить? — вздохнул Панкратов.
— Ты сколько сюда ехал?
— Два часа.
Шмаков хмыкнул и глянул на котел с варевом:
— Как бы наш супчик не выкипел… Располагайся, майор. Отдыхай. Ушица должна быть знатная… Ну, слушаю тебя. Рассказывай… Ты ж сюда не ради супчика заявился?
— Точно. — Панкратов смущенно глянул на полковника и покорно кивнул. — Хотя хорошо тут у вас — необыкновенно…
Шмаков неодобрительно посмотрел на Валентина, и тот, мгновенно ощутив себя болтуном и пустословом, кинулся исправлять положение. К тому моменту, как уха, разлитая малогостеприимным хозяином в жестяные солдатские тарелки, благополучно исчезла в их желудках, а на сцене появилась бутылка «Смирновской», полковник Шмаков о «деле с кошельком» знал столько же, сколько сам майор.
Осушив одним глотком водку, налитую в стакан ровно на полтора пальца, Владимир Владимирович смачно крякнул.
— Ну а от меня-то ты чего конкретно хочешь? — поинтересовался он.