И, не глядя больше на Эмму Павловну и Марию Петровну, так и не проронивших ни слова, направилась в сторону маленькой комнаты, где теперь обитала ее мать.
— У меня почти нет времени, так что давай, папа, сразу к сути…
— Все, ради чего я жил, рухнуло! — трагически воскликнул художник.
— Что случилось?
— Мою картину «Русь предстоящая» не взяли на выставку!
— Почему?
— Не знаю! Но уверен — интриги: что-то там якобы не согласуется с идеей и основной направленностью…
Они вошли в комнату, и Настя устало опустилась на тахту.
— Папа, ну что уж ты так огорчаешься? Будут ведь и другие выставки.
— Нет, дочка, сейчас или никогда! Эта выставка и моя картина, и я, находящийся в расцвете сил… Все-все слилось в одной, судьбоносной точке… И народ, именно сейчас готовый понять сакральный смысл этого полотна! Мне что, встать со своей картиной около Манежа? Ах, какой бы вышел скандал!..
— Ну так возьми и встань.
— Легко сказать, она же три на четыре метра! Хрен подымешь… Ты что, плачешь?
Настя и сама не заметила, что на глазах у нее выступили слезы, наверное, еще во время скандала с матерью. Ответить отец ей не дал, поскольку предпочитал во всем видеть свой собственный смысл. А Настя, заметив, как растрогался Петров, поняла, что возразить ему сейчас было бы чем-то вроде подлости.
— Настюша… Дорогая моя, самая родная девочка, — растроганно произнес художник. — Спасибо, милая, за эти слезы, ты — единственная на свете душа, понимающая меня! И этого достаточно, я — счастлив!
Произнеся сей мелодраматический монолог, Петров, выдерживая законы подмостков, торжественно развернулся и пошел прочь… Очевидно, забыв, что выйти на лестницу можно и через здешнюю прихожую, он направился через квартиру Марии Петровны, и столкнулся в коридоре с выходившей из ванной комнаты Эммой.
— Что значит родная душа! — сообщил он.
— И что же она значит? — сухо поинтересовалась Эмма Павловна, подозрительно глядя на Петрова.
— Я радуюсь, что у меня такая дочь… Я рассказал ей об интригах вокруг моей лучшей картины, а у нее слезы катятся из глаз! И так мне стало светло, хотя конечно же ее слез я недостоин…
— Конечно, недостоин, — заверила его Эмма.
— Какая ты недобрая, в отличие от нее…
— Боже, и на этого балбеса я когда-то клюнула! — Она завела глаза к потолку.
— Это я-то балбес?..
— Ты-ты, не сомневайся… А Настя сегодня с утра плачет. Потому что она беременна от своего Павла, который погиб!
— О господи… — пролепетал Петров мгновенно упавшим голосом. — Что же теперь делать?.. Эмм, а ты… — Он немного потоптался на месте и, наконец, решился. — Ты не могла бы одолжить мне немного денег?..
— Сколько тебе надо?
— Мне надо двадцать шесть рублей, — заявил Петров.
Эмма Павловна вздохнула, взяла с вешалки свою сумочку и, немного покопавшись в ее недрах, молча протянула Петрову деньги…
Против Настиных ожиданий салон встретил ее не полупустым холлом, как это уже бывало не раз в течение месяца, а по меткому определению Лизы — «оживлянсом».
Какие-то люди с камерами и фотоаппаратурой сновали, суетились, переговаривались и вообще всячески способствовали тому, чтобы холл напоминал рыночную площадь. Не удосужившись вглядеться в многочисленных посетителей, Настя поморщилась и начала пробираться не на свое рабочее место, а в сторону кафе: какая уж тут работа, если вокруг и по дороге к ее кабинке толпится целая прорва малознакомых людей?! Похоже, благодаря нынешнему «оживлянсу» работа салона в данный момент временно приостановлена…
Лиза была в кафе. С довольным видом расположившись за чашечкой кофе и стаканом сока, она все же не забыла занять местечко и на свою подружку.
— Ты бледна, но тебе это очень идет, — заметила Лиза, — губы только слегка подкрась, лучше розовым с перламутром.
— Мерси, но меня от губной помады мутит, — пожаловалась Настя, садясь напротив. Она бросила удовлетворенный взгляд на стакан томатного сока, заранее взятый для нее Лизой.
— Мы с Бобом окончательно помирились.
— Я так и поняла, когда вы от нас окончательно скрылись в каюте.
— Ну, если честно, я знала, что этим кончится. И даже хотела этого!
— Да? — Настя отхлебнула сок и грустно улыбнулась. — Знаешь, а мне кажется, что я без этого могу прожить всю жизнь…
— С ума сошла!
— Почему?
— Ох… Да потому, что это — одна из самых замечательных вещей в жизни! — убежденно заявила Лиза.
— Другие же обходятся? Монашки, например…