В конце концов, Риана не в первый раз укладывает спать нянька, а топчаны в здании городской стражи имеются в больших количествах. Найду куда головушку преклонить.
Разумеется, ткачам с плотниками втемяшилось устроить очередную драку именно сегодня.
Караульная комната живо напомнила мне рецепт коктейля "Смертельный номер": нацедите полстакана крови из носа дурака, сидящего за соседним столиком (а чего он там сидит?), долейте стакан до краёв спиртом, затем подойдите к самому накачанному типу в кабаке и расколотите посудину о его голову. В следующую ёмкость наберите юшки из собственного разбитого уха — и далее по тексту, пока в заведении остаётся хоть кто-то, не участвующий в развлекухе.
Драчуны, похоже, восприняли этот или похожий рецепт очень близко к сердцу. Кровь на полу, столах, клетках с арестованными — даже потолок умудрились заляпать, умельцы народные! Ессий Куть, само собой, в первых рядах — рыло перекособочено, губы — как две лепёшки, заплывших глаз сходу и не разглядишь, зато рот не закрывается. Пьяный мат вперемешку с заверениями, что как только горе-вояку развяжут, он тут же всех порвёт. На мелкие части. И съест — даже клочков не останется. Ганнибал Лектор дойл-нарижского разлива!
— Так, — сказал Роннен. А больше ничего не сказал. У него тоже был тяжёлый день. Просто народ от этого "така" малость побелел и кинулся заверять господина начальника стражи в безобидности нынешнего побоища. Дескать, и покруче видали, и без жертв обошлось…
— Сожру начальника стражи, тудыть его перетудыть! Порву и сожру, и шалаву евойную, и козлов мундирных! — орал Ессий. Товарищи по клети — те, кто потрезвее — в конце концов заткнули придурку рот чьим-то кушаком. И на затылке завязали для надёжности. Оно, конечно, хорошо, сразу стало намного тише, но ежели мужика потянет блевать, задохнётся ведь!
Может, туда ему и дорога?
Роннен, видимо, подумал о том же. С бесконечным сожалением в голосе он приказал вывести "эту мразь" во двор, поливать до тех пор, пока не очухается, а затем сунуть обратно в клетку. Но не в эту, а в карцер. "А там пусть себе орёт до посинения. Завтра разберусь". Два дюжих стражника приказ выполнили охотно. А я поёжилась. Похоже, муж всерьёз решил устроить главным смутьянам показательную каторгу. Что ж, Ессий был предупреждён. Не послушал — его проблемы. Мужик взрослый, нянька уже нос не подотрёт.
— Показать этих скотов Мирьке, поостерёгся бы… — буркнул Роннен, жестом подзывая начальника смены и направляясь явно к себе в кабинет. Я насторожилась. Миратус Лус — так звали господина племянника бургомистра. Что же он начудил, если стал "Мирькой"? Обычно лорд Крим с уважением относится к чужим именам.
Очень хотелось спать, но когда же ещё выпадет случай раскрутить благоверного на увлекательное повествование об очередном загибе Миратуса? Завтра? Нет уж, до завтра возлюбленный супруг мой остынет, успокоится — и расскажет сдержанно, сухо и по-военному сжато. А то и вовсе отмахнется: мол, не напоминай, не порти настроение. Лучше подожду окончания доклада.
Муж не подвёл. Сидеть возле кабинета пришлось около часа, но рассказ того стоил.
Сами по себе фонтаны, бьющие вином — не слишком необычная штука. Но ставить туда стражников, дабы они, прошу прощения, совмещали охрану правопорядка и обязанности виночерпия… Определённая логика в предложении имелась: Миратус считал, что таким образом каждому пропойце будет определена норма, свыше которой не нальют.
Как и все теории, оторванные от земли, эта не учитывала массу реалий. В частности, человеческий фактор.
— Да наши идиоты перепьются первыми! — бушевал Роннен. И откуда силы взялись? — И кому тогда от них людей охранять, я спрашиваю? Мирьке?
Угу. Вы когда-нибудь видели вдрабадан упившегося ящера? И не хотите видеть, уверяю. Мне однажды довелось. Шатающийся Нен-Квек успешно оборонялся пару минут от шести вассалов лорда Крима, успел зацепить троих, и если бы Айсуо не тюкнул его сзади по башке, царапинами бы дело не ограничилось.
Стражники — ребята вооружённые и прошедшие какую-никакую подготовку. В случае с дорогим супругом — очень хорошую подготовку, неумех и лентяев Роннен не держит. Иногда я с содроганием думаю о том дне, когда благоверный решит уехать из этого города. Кто станет начальником стражи, Миратус? Похоже на то…
А ведь уедет. На свадьбе лорд Крим обещал мне личный замок. Обещания любимый держит.
Муж ещё некоторое время распространялся об идиотах, детях идиотов и внуках идиотов, затем тяжко вздохнул, поглядел на меня с невыразимой мукой и сообщил:
— Ещё тринадцать протоколов.
Я витиевато выругалась, затем скорбно кивнула:
— Давай помогу.
— Жена, известно ли тебе, насколько одно твоё присутствие согревает мою исстрадавшуюся душу?
— Известно. Так кружка горячего вина спасает в лютый холод. Или с чем ты там сравнивал в прошлый раз?
— Фу, дорогая. Неужели я пришёл к тебе с этой пошлостью и банальщиной?
— Ты приполз с температурой и двумя колотыми ранами. Сейчас всё намного лучше. Давай сюда левую стопку.
Протоколы об отклонении жалоб — песня отдельная и очень матерная. До предыдущего года их писал начальник городской стражи самолично. Ну, по крайней мере, так считалось. Разумеется, на самом деле бумажки ваял младший писарь из бургомистерского секретариата, за какие-нибудь прегрешения на декаду отправленный в распоряжение лорда Крима. В следующую декаду замаливал грехи другой писарь, прежний со счастливым вздохом отправлялся на привычное место работы, а новоприбывшему вручали пару десятков образчиков и инструкцию по выбору из них правильного, соответствующего конкретному делу. Роннен прочитывал эту писанину раз в два дня, жутко ругался, правил и подписывал.
В прошлом году нас осчастливили очередным циркуляром из столицы. Отныне протоколы предписывалось составлять тем стражникам, которые принимали жалобу. Да, жалобу тоже требовалось записать. Лорд Крим долго и витиевато выражал всю глубину своего хорошего отношения к умникам из канцелярии Великого Патрона, собрал рядовой состав и устроил краткосрочные курсы ликвидации безграмотности. С тех пор протоколы традиционно радуют нас неповторимой лёгкостью слога и великолепной связностью изложения мыслей.
"Затем вышеозначенного Жмудька снова ударили по голове, и голова снова упала на дорогу".
"А у её сына есть конь, так тот тоже пьяный приплентался к нему и приохотил его красть, а теперь того сына засудили, а он-то на свободе!"
"Нанёс удар в левое лицо".
Означенное богатство стилистики требуется прочесть, разобраться, что к чему, справедливо ли отказали в жалобе коню… то есть, матери коня… нет, матери осуждённого сына, у которого конь на свободе… тьфу ты! А чего стоит замечательная жалоба: "Сегодня в судейском дворе, где заседал пьяный судья Резван Гитош и пьяный прокурор Сулей Варк, а также в присутствии других трезвых людей, засудили меня, младёшенького!" Ответ на неё выдержан в том же бесподобном стиле: "Поименованному младёшенькому живодёру Ивосе Завальку отказать, ибо заводит в блуд следствие и добрых людей, а сам зенки залил и не видит, что судья с прокурором трезвёхоньки! Да страже и дела-то нет, чего там судья решил, это к бургомистру". Из тринадцати протоколов пришлось переписать восемь. Остальные тоже надо бы, если честно, но Роннен махнул рукой и завизировал их, бурча под нос: "Развелось… Мирьке… Дожили…"
Когда последняя жуткая бумажка очутилась в стопке готовых, мы посмотрели друг на друга и не сговариваясь отправились на третий этаж, в казармы. У мужа там есть отдельная, по уставу положенная комната, а в ней — неплохая кровать. Как-нибудь вдвоём уляжемся.