— Ничего. Успеем завести, — ободряюще произнёс я.
Мы вошли в комнату и осмотрелись.
Действительно, большое окно выходило на солнечную сторону, поэтому внутри было светло и очень уютно.
Из мебели были потёртый диван, походного вида кушетка, высокий двухстворчатый мебельный шкаф и два стула.
— А ничего так, — усмехнулся я. — Дорого-богато.
— Комната большая, можешь фанерную перегородку поставить — будут две, — подмигнул Осип, намекая на обустройство жилья для Степановны.
— Подумаю, — кивнул я.
Мы занесли чемоданы и узлы внутрь, свалив на женщин самое муторное занятие: распаковку и приведение вещей в порядок.
Я поцеловал Настю, обнял Степановну, дал денег на продукты и, пообещав вернуться как можно быстрее, вышел из комнаты.
Анна Эммануиловна по-прежнему стояла в коридоре. Только на этот раз у неё в руке была солдатская металлическая кружка, из которой шёл пар.
— Может чайку?
— Я бы с удовольствием, но… дела, — вздохнул Осип. — Вы лучше соседкам предложите — заодно и познакомитесь получше.
Экипаж Миши покатил к уголовному розыску. Размещался он на улице Бебеля. У меня сначала что-то щёлкнуло в голове, и я подумал, что улица названа в честь писателя Исаака Бабеля, но потом до меня дошло — не настолько сейчас успешен и популярен создатель «Коннармии» и литературный папа Бени Крика. Улица носит имя Августа Бебеля, немецкого социалиста.
Разумеется, в отличие от Исаака Эммануиловича (а не родственник ли он с нашей дорогой соседкой — оперной дивой?), германский лидер социал-демократов сроду не бывал. Но что поделать… Такое время.
Ну, а что касается уголовного розыска, то в Одессе угро располагалось в здании под номером двенадцать. И да, через какое-то время улице вернут историческое название — еврейская.
Нечего сказать — дом под казенное и солидное учреждение выбрали просто шикарный со всех точек зрения, трёхэтажный, с балкончиками и лепниной.
Я думал, что Осип поведёт меня к начальнику угро — Дмитрию Барышеву, о котором Трепалов говорил только хорошее, но, видимо, я был птицей не того полёта, поэтому личное знакомство не состоялось.
Вместо Барышева мы пришли к руководителю калибром поменьше — начальнику уголовного розыска третьего района Кабанову.
На дверях его кабинета висела табличка с предупреждением — «Без доклада не входить».
Осип вошёл туда без стука.
В тесном-претесном помещении со скрипучими половицами и старыми выцветшими обоями за столом сидел мужчина в крестьянской вышиванке и вдумчиво перелистывал какие-то бумаги, то и дела мусоля толстый палец.
— Семёныч, привет! Гляди кого я к тебе привёл! — Осип подтолкнул меня к мужчине.
Тот отложил бумаги в сторону. Оглядел меня с ног до головы.
— Бодров.
— Так точно. Григорий Бодров.
— Осип сказал, что ты прежде уже служил в угро.
— Да, один год в Омске.
— А к нам, значит, подался в тёплые края?
— Вроде того.
— Это хорошо, — задумчиво протянул Семёныч. — Нам опытные сотрудники во как нужны!
Он провёл ребром ладони по горлу.
— Ты бы знал, с кем работать приходится: сплошная интеллигенция. Есть один учитель русской словесности и даже зубной врач… Представляешь?
Я ничего не имел против педагогов и тем более дантистов, но на всякий случай кивнул.
— Ничего если мы тебя сначала во второй разряд оформим?
— Ничего, — спокойно произнёс я.
— Здорово! Потом, через месяц-другой получишь первый разряд, а дальше — как пойдёт! Может ещё и меня переплюнешь.
— Это вряд ли, — сказал я, чем окончательно покорил Кабанова.
Он довольно загудел:
— Осип, веди товарища Бодрова в отдел кадров. Пусть оформляется в наш отдел. Я подпишу.
— Спасибо, Семёныч. С меня магарыч!
— Само собой, — подмигнул Кабанов.
Мы сразу отправились в отдел кадров, где под присмотром бдительной старушки в очках я под диктовку Шора стал писать заявление о приёме меня на работу в качестве агента уголовного розыска 2-го разряда.
— Написал?
— Написал, — подтвердил я.
Осип забрал заявление и немного помахал им в воздухе, чтобы чернила просохли.
— Ну что… считай, что с этого момента началась твоя новая служба, Григорий. Надеюсь, сработаемся.
Глава 9
Бюрократические препоны решились быстро, и уже на следующий день я снова был в кабинете у Кабанова. Увидев меня, тот вопросительно поднял подбородок.