— Там, — сказал сержант и взмахнул рукой. Зверев зачем-то посмотрел наверх. Маленький квадрат голубого неба казался отсюда безжизненным и пустым. Дворничиха обернулась и посмотрела испуганными глазами.
…Окровавленное, сжавшееся в комок тело девочки лежало на песке. Голая, тоненькая, со светлыми волосами, заплетенными в косичку. У Зверева закололо в подреберье, сжались кулаки. Трупов он насмотрелся… он уже видел столько трупов, что перестал на них реагировать… Но смотреть на детские трупы он не мог до сих пор. Тошно становилось старшему оперуполномоченному Звереву, мерзко.
— Когда обнаружили? — спросил он, поворачиваясь к старшине. Собственный вопрос казался ему глупым, неуместным, отвратительным. Таким же, как этот подвал, которого не должно быть на самом деле, но он есть. И детский труп с косичкой на голове тоже есть. И он, опер Зверев, просто обязан сейчас задавать вопросы… глупые и неуместные здесь.
— …О-о-о, — пронеслось над грязным и истоптанным песком. Тихий, слабый стон… — О-о-о.
Зверев замер. Он не верил себе. Он уже понял, откуда идет этот звук, но не верил себе. Луч фонаря в руке старшины вздрогнул. Сашка резко обернулся. И увидел открытые глаза на детском лице.
— Быстро! — выкрикнул он. — Связывайся со скорой. Быстро!
До приезда скорой он баюкал девочку на руках.
— Больно, — шептали разбитые, спекшиеся губы. — Больно…
Сколько прошло времени Зверев не знал. Наверное — совсем мало, станция Скорой помощи расположена в пяти минутах ходьбы, на канале Грибоедова. Он не знал, сколько прошло времени. Привычка засекать время происшествий, уже въевшаяся в мозг, дала сбой. Когда во дворе-колодце взвыла и захлебнулась сирена, Сашка вынес страшную свою ношу. Семь ступенек вели из подвала наверх… он их не заметил. Он передал девочку с рук на руки врачу скорой. Он передал девочку и прислонился к борту милицейского УАЗа. Рафик с красным крестом включил мигалку, сирену и задним ходом выполз на улицу, в залитый весенним солнцем мир. Работать, сказал Зверев себе, до приезда бригады все здесь лежит на тебе. Работать! Эмоции в сторону.
Он отшвырнул неприкуренную сигарету, связался с отделением и приступил к опросу жильцов.
Одиннадцатилетняя Катя Мальцева, единственная дочь бандита Виталия Мальцева, умерла в реанимации спустя сутки. Усилия врачей оказались напрасными. Эти сутки Виталий не уходил из больницы. Он предлагал врачам любые деньги. Деньги помочь не смогли. На Богословском кладбище появился новый холмик. Еще два дня спустя почерневший, небритый Виталий появился в кабинете Зверева. Опустился на стул. Какое-то время опер и бандит сидели молча, друг на друга не смотрели.
— Спасибо тебе, Зверев… Мне в прокуратуре сказали — ты был там первый. Ты Катюшку…
— Не надо! — остановил Мальцева Сашка. — Не надо благодарить. Я там оказался случайно… И помочь ничем не смог.
Снова замолчали. Потом Виталий спросил:
— Вы их найдете?
Вечный вопрос всех потерпевших! Зверев слышал его сотни раз.
— Не знаю, — сказал он. — Убойщики работают…
— Убойщики, — повторил Мальцев. Звереву стало стыдно за это нелепое слово. — Убойщики…
— Извини… Извини, Виталий. Ребята пашут день и ночь. Пока — ничего.
— Расскажи мне, как ЭТО было, — сказал Мальцев и впервые посмотрел Звереву в глаза. Сашке стало слегка не по себе.
Сашке стало чертовски не по себе!… Он неуверенно сказал:
— Знаешь, Виталий, наверно, ни к чему… А серые глаза с почерневшего лица смотрели в упор. Требовательно и ожидающе. Худенькое тельце в запекшейся крови, с прилипшими песчинками оттягивало руки опера, разбитые губы шептали: Больно… больно.
Испуганно зажимала рот грубой ладонью дворничиха.
— Их было трое… Установлена группа спермы. Есть бутылка с отпечатками пальцев одного из них. По нашей картотеке не проходят. Вот и все… Но ребята работают, Виталий.
Мальцев закрыл лицо руками. Из-под огромных ладоней прозвучало:
— Я хочу установить для них премию. Сумма — любая. Мне нужно, чтобы ЭТИХ нашли.
— Вот этого не нужно. Денег у тебя не возьмут.
— Мне нужно, чтобы их нашли.
— Виталий, поверь мне, мы не за деньги работаем. Мужики пашут день и ночь. Делается все, чтобы этих ублюдков найти.
— Так вы их найдете?
— Не знаю. Убийства и изнасилования (Сашка запнулся)… не моя линия.
— Слушай, Зверев, ты нормальный мужик… Я еще тогда понял. Я ментов не особо люблю, но про тебя понял — ты нормальный человек. Помоги мне, Зверев!
— Чем я могу тебе помочь?
— Если будут какие-то результаты… ну, конкретные лица, понимаешь? Дай мне знать.
Сашка молчал. Про себя он подумал, что о конкретных лицах ему никто не скажет вплоть до момента ареста. Если он будет — арест. Зацепок у убойщиков не было никаких. Отпечатки пальцев? Если убийца и насильник не судим, то пальцы ничего не дадут… А других следов нет: возле тела было натоптано. Валялось, правда, несколько окурков, но их принадлежность убийцам не являлась бесспорной.
Но даже если бы и являлась, то все равно сначала нужно убийц задержать.
…Больно, — шептали детские губы, — больно…
— Я дам тебе знать, — сказал старший оперуполномоченный капитан Зверев. Он понимал, что никакой информации у него не будет. Во всяком случае до задержания негодяев.
— Даешь слово?
— Да, даю слово.
Скоро он раскается, что опрометчиво дал слово.
Виталий поднялся, протянул руку. Рукопожатие бандита и опера было коротким… Мальцев вышел, аккуратно прикрыл дверь, а Зверев остался сидеть за своим столом. Хотелось разбить кому-нибудь морду… Или заорать на все отделение. Заорать матерно и нечленораздельно. Ничего этого он, разумеется, не сделал, механически доработал до конца рабочего дня. А после скучно и безобразно напился в обществе Сухоручко и Галкина.
Позвонил агент, сообщил о некоей квартире, где торговали наркотой. Агент сам был законченный наркоман, и Зверев предположил, что хату он сдает не без умысла: скорее всего, он там набрал кайфа в кредит на немалую сумму и теперь не хочет отдавать. Это, впрочем, ничего не меняло — хату решили брать. Подхлестывало то обстоятельство, что взлом кооперативных ларьков, принадлежащих партийному начальнику, раскрыть не удавалось, и на всех совещаниях в районе честили и РУВД, и конкретно уголовный розыск за низкую раскрываемость. Раскрываемость была на самом деле на уровне общегородской, но два ларька секретаря райкома весили столько же, сколько десяток убийств. Полковник Кислов долбил операм на каждой оперативке: дайте результат по этим проклятым ларькам. Иначе меня со свету сживут. А результата все не было. Время шло, и становилось ясно, что, скорее всего, и не будет. Все похищенное уже давно продано и пропито… Ну, гони процент раскрываемости!