Он откинулся в кресле, зная наверняка, что Делинди смотрит на него и что его слова не оставили ее равнодушной.
- Звучит правдиво, - мягко сказала она. - Неизвестно, будет ли это когда-нибудь еще звучать столь же правдиво.
- Я об этом не думал, - сказал Марин. Но уверенность к нему возвращалась. Он пересек некий внутренний мостик и снова был в безопасности, оказавшись на прочном грунте небрежного разговора. Он сменил тему. - Я хотел бы, чтобы ты демонстрировала свою красоту только мне. На мой вкус, наша спальня прелестно обставлена. Думаю, ты найдешь ее вполне удовлетворительной, учитывая, что это на один-два дня.
- Ты уже говорил мне это раньше, дорогой. Разве не помнишь?
- Говорил? - Марин на мгновение удивился. - Да.., думаю, да. Сейчас у меня голова занята только этими маневрами.
"Маневры!" - подумал он. Он все еще так это называл, особенно в разговорах с Делинди. На самом деле он о них почти не думал.
Его мысли почти полностью занимала нависшая над ним смертельная опасность. Он все еще продолжал биться головой в стену.
Когда машина доставила их в официальную резиденцию и они двинулись по дорожке вглубь сада, молодой человек, очевидно, дожидавшийся их в уголке на скамейке, поднялся и пошел навстречу. Узнав в этом крупном парне своего сына, Дэвида Берли, Марин притормозил. В данный момент у него не было желания знакомить Делинди со своим отпрыском. Он ощутил прилив недовольства отца сыном, который не особо старался сравняться с мужчинами их семьи. Его собственный отец был в числе величайших воинов времен начала войны. Да и сам он, разумеется, чего-то стоил. А тут был его старший ребенок, даже не стремящийся к чему-либо значительному в жизни.
Молодой человек подошел и с уважением произнес:
- Привет.., э-э.., папа.
Марин кивнул и повернулся к Делинди:
- Дорогая, познакомься с молодым человеком, о котором я сам узнал только пару дней назад. Его мать прислала мне жетон во время моих первых игр по поиску партнера.., а у меня хватило смелости завоевать право на нее. Удивительно, какие шутки порой играет время...
Делинди протянула ему руку, улыбнулась и сказала:
- Сын Марина - мой друг.
Молодой человек ошарашенно уставился на нее. Выражение его лица недвусмысленно говорило о том, что еще один самец попал под обаяние ее совершенной красоты.
- Э-э... - пробормотал он, - Я очень счастлив.., очень счастлив с вами познакомиться.
Марин был вынужден спасать положение. Парень был явно не в состоянии общаться со зрелой и привлекательной женщиной.
- Чем ты занимался, Дэвид?
- Как вы и сказали мне, сэр, я изучал генеалогию королевской фамилии Джорджии - при содействии того.., э-э.., шпиона. Когда он узнал, для чего нужен этот список, он был рад помочь. Теперь у нас есть все сведения.
- Отлично, - сказал Марин. - Пришли их в мои апартаменты. А лучше принеси сам.
Бернли понемногу отходил от шока.
- Мне хотелось бы сказать.., э-э.., папа, я рад тому, как мы разобрались с этим делом. Я понимаю, что вы могли его просто казнить. Ваше милосердие делает вам честь.., и я горжусь, что во мне есть ваша кровь.
Марин с удивлением обнаружил, что слова парня его несколько ошарашили. Он кивнул, чтобы скрыть замешательство, взял Делинди за руку и двинулся к двери.
- Увидимся, Дэвид, - бросил он через плечо.
Когда дверь за ними закрылась, он достал платок, вытер лоб и сказал:
- Я не очень-то умею говорить с молодежью, как ты, вероятно, заметила.
- Для этого надо жить с детьми с самого их детства, - спокойно ответила Делинди. - Мои двое растут, а я просто расту вместе с ними.
Марин не ответил. Вопрос о детях Делинди постоянно его тревожил из-за того, что он был вынужден жить отдельно от них.
Оба ребенка были от него - что было необычным явлением. Дважды соединять одних и тех же родителей считалось генетически нецелесообразным. Такие дети были бы слишком похожи друг на друга, поскольку возникал недостаток случайных факторов. Но он использовал свое влияние, и на это закрыли глаза. Это еще раз подтверждало известный факт пренебрежения, которое испытывал к групповой идее тот, кто считает себя выше группы и ставит себя вне ее. Оглядываясь назад, Марин думал, что его действия еще раз доказали - если вообще здесь нужны доказательства, - что люди, наделенные властью, в той же мере лишены совести.
От Великого Судьи у Делинди, похоже, ребенка не было. И это было удивительно, если принять во внимание известную плодовитость этого человека. Марин сделал себе мысленную пометку спросить ее потом об этом.
- Меня беспокоит в детях только одно, - проговорила Делинди после долгой паузы.
- И что же?
- Старший как-то узнал, что ты являешься отцом их обоих...
- И что?
Она мягко покачала головой.
- Дорогой, из-за этого его будто подменили. Он стыдится. Он заставил меня пообещать, что я никогда не расскажу об этом его друзьям.
Марин сжал губы, но ему было не смешно. Это проявлялось давление новой культуры. Детям предлагались новые воззрения, и они, как губки, впитывали их.
Под давлением люди могут приспособиться к чему угодно, думал он. Может быть, это и имел в виду Траск. Их приспосабливаемость способна свести с ума любого наблюдателя.
Люди похожи на хамелеонов.., но только с определенного момента. Поместите этих маленьких существ под горячее солнце.
Забудьте о том, что приспособление - это только поверхностная расцветка. Продолжайте их поджаривать, и внезапно, в один прекрасный день, кто-то другой предложит что-то вроде защитной окраски. Они сразу же используют ее. И вы никогда не сможете обнаружить ни одного индивидуума.
Но сейчас было не время обдумывать такую значительную мысль. Он сказал:
- Дорогая, я буду занят большую часть дня. Приду, когда смогу.
Делинди подошла к нему и нежно поцеловала в губы.
- Я буду здесь. Какова в общих чертах повестка дня?
Она говорила небрежно, но он заметил в ней постоянное легкое напряжение.
Будь на ее месте какой-нибудь подозреваемый, он бы уже давно применил силовой метод получения информации. Но положение любовницы диктатора обеспечивало ей неприкосновенность. Тем не менее, она был дочерью бывшего джорджианского посла, и ее держали в неведении относительно того, что на ее родину готовится нападение. Кроме того, у него были собственные причины считать, что ей нежелательно предоставлять какую бы то ни было информацию сверх той, которой она уже обладала.