Очередной жест, и вся военная машина «Инферно» тут же замирает, как послушная псина по воле хозяина.
Тысячи воинов Инферно, сверкающие клинками и артефактными щитами, растянулись перед ним, как могучая волна тьмы, готовая обрушиться на мир. Их доспехи, выкованные из черного металла, переливались в свете пламени, создавая иллюзию движущихся теней. Каждый воин был облачен в массивные доспехи, украшенные зловещими символами и рунами, излучающими зловещее сияние.
Их клинки, выкованные из адского пламени, мерцали, словно живые, готовые в любой момент пронзить плоть и выпустить душу. Артефактные щиты, созданные из древних материалов, обладали магическими свойствами, способными поглощать и отражать атаки. Некоторые из воинов держали в руках огромные молоты, другие — длинные копья, а третьи — мечи и кинжалы.
Воины Инферно стояли неподвижно, как статуи, ожидая приказа своего повелителя. Их глаза, скрытые за забралами шлемов, горели адским огнем, готовые испепелить любого, кто осмелится встать у них на пути. В воздухе витал запах серы и пепла, а земля под ногами дрожала от их мощи.
Триумф — не просто слово для Карима, а осязаемая сущность, пронизывающая его насквозь, оглушающий результат лет бесконечной войны, кровопролития и предательства. Это было больше, чем победа. Это было признание, завоеванное не на поле брани, а в глубинах его собственной души.
Но в этом торжестве Карим уловил горькую нотку. Ощущение полного удовлетворения, которое он ждал, оказалось призрачным. Дофамин, раньше выделявшийся от более скромных побед, от взятия крепости, от убийства вражеского вождя, теперь казался бледной тенью того ошеломляющего удовольствия, которое несло с собой покорение мира. Он достиг вершины, но на ней было пусто. Его душа, насыщенная властью, оставалась голодной. Его победа стала его тюрьмой. Он покорил мир, но потерял себя.
Впрочем, сам Карим не знал печали. Владыка демонов, которому он служил, искусно устранил все лишние эмоции, превратив его в безупречный инструмент. Однако дыра внутри была не банальным отсутствием чувств, а холодным расчётом и спокойствием, а также жестокой красотой безмятежной верности, что была ему привита с помощью чертовых артефактов одного демонического принца. Его награда и проклятие были едины: быть воплощением воли Владыки.
Вечность тьмы или же бесконечный цикл войн, смертей, воскрешений — каждое перерождение приносило только новые шрамы на уже и так израненную душу проклятого чародея. Карим был марионеткой, цепным псом Владыки Инферно, его воля была скована сотнями сакральных контрактов, его тело давно превратилось в труху в адском пламени. Но даже за гранью смерти, даже в этой мертвой оболочке, что-то всё ещё кипело, бушевало, отказываясь смириться.
Это было не просто сопротивление, а бунт против самой сущности его бытия, крик отчаяния в безмолвии вечности. Он видел все эти войны, все эти смерти, все эти лишенные смысла покорения, и в них не было ни капли справедливости, ни капли цели, кроме увековечивания бесконечного цикла страданий. Каждая капля его мёртвой души, каждый шрам на его уже не существующей совести так и кричал о насилии, о бесполезности, о тоске по чему-то забытому и уже утраченному безвозвратно. И этот тлеющий уголёк внутри — была его последняя надежда, последний шанс на освобождение, хотя и он сам не знал, как это сделать.
Крид стоял особняком, а его фигура, словно выточенная из самого мрака, выделялась на фоне бушующего хаоса. Адское пламя лизало его стопы, но не смело коснуться кожи, словно отступая перед невидимой силой. Из глаз Виктора били потоки чистой энергии – не просто свет, а вихри изумрудного и алого, переливающиеся мириадами искр, словно две яростные бури, сжатые в узких зрачках. Они завораживали и ужасали, обещая неизбежную кару всем ослушавшимся.
Его тело превращалось в холст для живой магии. Чародейские татуировки, сверкающие как драгоценные камни в тусклом свете пламени, распространялись по его коже с ошеломляющей быстротой. Словно зловещая чума, они поглощали его плоть, превращая в очаровательно страшное произведение искусства Тьмы. Черные витки рунических узоров, вплетающиеся в алые спирали кровянистых знаков, пульсировали синхронно с его дыханием, излучая волны неистовой мощи. Казалось, что сама земля дрожит под весом этой неистовой красоты, предчувствуя надвигающуюся бурю. Крид был не просто чародеем, он был живым торнадо, воплощением неудержимой и беспощадной магии, готовой обрушиться на мир.
И это было по-своему интересно в глазах Бесфамильного.
— Я рад видеть тебя в столь... абсолютном здравии, Виктор, — протянул Карим, голос его звучал низко и гулко, как раскаты грома в подземном царстве. Слово «абсолютном» он выделил особой, ледяной интонацией, словно наслаждаясь иронией ситуации. Горделивая усмешка, скорее ухмылка, растянула его губы, открывая ряд острых, как обсидиановые клинки, зубов. Свет адского пламени танцевал в его глазах, отражаясь в полированных поверхностях доспехов, превращая его в ужасающую статую из мрака и огня. Он медленно поднял руку, и в этом жесте была вся его мощь, вся его уверенность в победе. Пальцы, обернутые в чёрную сталь, сделали плавный, размеренный жест в сторону Виктора, приглашение к смертельному танцу. — Я ждал этого момента вечность, Виктор. Вечность войн, вечность смерти, и вот… наконец… наш финальный акт. Наслаждайся им, пока можешь.
— За эту победу Владыка дарует мне отпуск… — прорычал Карим, его «смех» представлял собой нечто потрясающее – дикий, звериный лай, пронзительный и ужасающий, эхом раскатывающийся между тысячами воинств Инферно. Это было не человеческое звучание, а ревущий симфонический оркестр безумия, отражающий его собственный внутренний хаос, скрытый под маской холодного спокойствия. Он махнул латной перчаткой, и тяжелый металл прорезал воздух со звуком смертельного удара. В ответ он получил хор угодливых смешков – тысячи металлических голосов демонов, сливающихся в одно ужасающее звучание, подобное скрежету тысяч клинков, ликующих перед своим повелителем. Это было признанием силы, признанием власти, и Карим впитал в себя это звучание, словно питаясь им и наслаждаясь своей жестокой и неоспоримой властью над всеми легионерами.
— Ответь же мне, Крид, — прошипел Карим, голос его, хотя и тихий, пронзал воздух с силой ледяного ветра. В нём не было гнева, только глубокое, почти безразличное презрение. — За что ты сражаешься? Кто тебя ждёт? Или, может, просил им помочь? Молил тебя? Это не твоя битва. И не твой мир. — Каждая фраза была выстрелом, точно нацеленным в сердце Крида, попытка пробить броню молчания, расколоть его цельность, добраться до правды. Но Крид молчал, его лицо, не изменявшееся даже при концентрации огромной магической силы, было маской непроницаемого спокойствия. Его молчание было ответом, пугающим и неумолимым, как сама смерть. Карим, несмотря на свое превосходство и желание избежать ненужного пролития крови, чувствовал растущее беспокойство. Эта тишина была не знаком слабости, а прелюдией к чему-то намного более ужасающему.
Крид остался невозмутим, его молчание было ещё более надменным, ещё более провоцирующим. Медленно, с изяществом искушенного мастера, он достал из кармана потёртую пачку «Беломорканала». Пальцы, испещрённые чародейскими татуировками, с невероятной ловкостью вытащили одну папироску. Без единого звука искра магии, вспыхнувшая от лёгкого движения его левой руки, зажгла папиросу. Крид сделал медленную затяжку, наслаждаясь горьким вкусом сигарет страны, которой уже нет. А потом, с нескрываемым презрением, медленно выпустил облачко дыма в сторону Карима.
Это был не просто жест, а молчаливое, но крайне красноречивое заявление, окончательный и бескомпромиссный отказ от любой дискуссии, вызов, брошенный в лицо могущественному повелителю Инферно, прямиком через его слуг. Очередная затяжка, и дым расплывался в воздухе, словно материальное воплощение его безмолвного несогласия.