И теперь, больше восьмидесяти лет спустя, Гилберт создал для себя совершенно новую жизнь, состряпал иную историю и никогда не рассказывал о прошлом.
– Когда ты позволишь мне провести эксперимент с Анной Коррино? – настаивал Эразм. – Она мне интересна.
– Разве тебе мало экспериментов на людях? Ты хвастал этим – сотни и тысячи субъектов.
– Но у меня никогда не было такого интересного объекта, как эта молодая женщина. Ее мозг похож на неразрешимую головоломку, и я должен с ней разобраться.
– Однажды ты сказал, что я твой самый интересный объект, – насмешливо заметил Гилберт. – Я тебе больше не интересен?
Робот помолчал, словно задумался.
– Ты ревнуешь из-за моего интереса к ней? Расскажи подробнее о том, что ты чувствуешь.
– Я не ревную – просто защищаю ее. Под моим присмотром Анна Коррино должна быть в полной безопасности. Если с ней что-нибудь случится, на школу ментатов обрушится гнев императора. К тому же я хорошо знаком с твоими экспериментами, отец. Очень большой процент объектов у тебя не выживал.
Он подошел к декоративному столику рядом с креслом, в котором любил читать, расставил фигуры для их обычной игры в пирамидальные шахматы.
– Обещаю быть осторожным, – настаивал робот.
– Нет. Я не могу подвергнуть опасности сестру императора. Я и без того рисковал, когда учил студентов твоим приемам так, чтобы меня не заподозрили в сочувствии машинам.
Робот был разговорчивее, чем обычно.
– Да. Я вижу растущую тень подозрения. Твои неловкие попытки выглядеть старше становятся все менее убедительными, а лет тебе все больше. Ты сам понимаешь, что придет время оставить эту школу. Тебе нужны новая личность, новая жизнь. Мы должны покинуть Лампадас – здесь уже чересчур опасно.
– Знаю…
Гилберт печально посмотрел на сферу, казавшуюся такой маленькой и хрупкой, такой бессильной по сравнению с величественным роботом, который некогда правил Коррином и расхаживал в великолепных одеяниях.
Эразм настаивал.
– Ты должен найти мне тело другого робота. Лучше, чем в прошлый раз. Мне снова нужна свобода передвижения, чтобы защищаться… чтобы я мог исследовать и учиться. В этом смысл моего существования.
Гилберт сел за шахматы и сделал первый ход, зная, что Эразм смотрит на него через шпионские глазки.
– У меня нет роботов, с которыми можно было бы работать. Батлерианцы заставили меня уничтожить все учебные образцы. Ты ведь знаешь это, сам видел.
– Да, видел. А ты как будто наслаждался этим погромом.
– Это была тщательно подготовленная видимость, чтобы обмануть Манфорда Торондо и его последователей. Не дуйся.
– Может, тебе принять больше учеников-тлейлаксов. Они сумеют создать синтетическое тело для моей сферы памяти. Это было бы интересно.
Гилберт тихо сказал:
– Я хочу помочь тебе, отец, в благодарность за все, что ты мне дал. Но сейчас нам нужно быть еще осторожнее. В свете новостей, которые я сегодня узнал, опасность значительно возросла.
Он знал, что робот соблазнится.
– Каких новостей? Я слушал все разговоры учеников и преподавателей.
– Я не сообщал об этом ученикам и наставникам, но слухи все равно скоро разойдутся. – Он подождал, пока Эразм покажет свой ход, потом послушно передвинул фигуру. – В укрытии нашли одного старика, сторонника машин, бывшего управляющего загонами с рабами, по имени Хорус Ракка.
– Я его помню, – сказал Эразм. – Хороший служащий, умел содержать рабов в порядке. Конечно, убил многих, но не больше других надзирателей.
– Так вот, оказалось, что ему удалось уйти с Коррина, как и нам. Известный Хорус Ракка сменил имя и жил новой жизнью в изгнании, все время притворяясь кем-то другим.
– Коррин был взят восемьдесят четыре стандартных года назад, – сказал Эразм. – У меня нет данных о продолжительности жизни людей – помощников машин, но Ракка наверняка старше лет на тридцать, не меньше. Сейчас он, должно быть, очень стар.
– Да, был стар, когда батлерианцы его нашли, – стар и слаб. Тем не менее они его казнили, публично сожгли живьем. Это открытие только разожгло пыл батлерианцев, они продолжат охоту. Пока не найдут последнего «апологета машин». И этим последним могу стать я.
Голос Эразма стал тревожным.
– Не позволяй им найти тебя – или меня.
– Хорус Ракка жил незаметно. Никто не обращал на него внимания – и все равно его обнаружили. Я, напротив, стал известен, и всегда существует риск, что кто-нибудь меня узнает. Когда-то я мог бы счастливо жить в безвестности, но теперь поздно.