Выбрать главу

делать вид, будто ничего не происходит. При этом ничего и не происходит. Просто он, в последний визит, пройдя через садик и открыв калитку, так и оставил ее незакрытой. Но она этого даже не замечает. Так что... А представим, он имел в виду бы меня, то есть это он меня бы спросил: но когда же можно вас увидеть? Ну, это условно говоря. Ведь мне совсем не хотелось бы, чтобы такой тип, как он, выслеживал меня вечером! Страшно обидно было бы. Я не была бы даже в состоянии ответить ему "да", я только смотрела бы на него - такими же глазами, как смотрела, когда застала их врасплох. Это выглядело бы так, как будто в действительности он именно меня спросил, а я улыбнулась, как будто отказывая: да пошел ты! отвали подальше вместе со своей кобелячьей долбилкой! Но для этой женщины он является кем-то значительным, он из той же породы людей, которая ходит по этой земле, даже не ведая, что земля вращается сама по себе, а вовсе не вокруг ими установленной оси. Короче, мое сравнение на тему "что было бы, если б он спросил не ее, а меня", неуместно. Для того чтобы оно стало уместным, я должна представить мужчину, с которым было бы... ну... с которым в дрожь бы бросало. К примеру, кого-то из мужчин, которые ошиваются на углу улицы. Или, например, ее мужа. Боже мой... Эту мысль надо скорей выбросить из головы, перешагнуть ее и похоронить вместе с другими - побольше бы навалить сверху каких-нибудь новых мыслей, чтобы эта идейка под ними задохлась. А все-таки она возникла - значит, уже останется... Как это я сказала? Или, например, ее мужа, сказала я. Могла бы, кстати, спокойно пропустить это "например", ведь как раз только с ним меня бы и бросало в дрожь... Хотелось бы увидеть его в том виде, в каком я стою здесь... У него от постоянного нахождения в морозильных камерах, наверное, все отморожено - как у меня набито всякими цифрами, датами, разными благоглупостями, которые каждый день горами мне приходится заглатывать в школе. Все мы изуродованы - прутиком нас подпихивают к "правильной дороге", как дети проделывают это с муравьями, нам уродуют перво-наперво то место, где спрятан хвост сатаны... Сейчас осталось вымыть ноги - это уже финал общей помывки, потом надеть на мотоцикл чехол и только через неделю я смогу мой мотоцикл опять как следует рассмотреть... Действительно, уже слишко поздно, чтобы к ним пойти, да и в субботу я еще никогда к ним не ходила, потому что они тоже сегодня моются, так какой же предлог мне придумать? А как именно они там моются? Ей наверняка быстро это надоедает. Она прикасается к разным предметам с отвращением и при этом, да, думает ли она о садике?

ОН РЕШИЛ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ, НО ПОД КОНЕЦ НЕ СОБРАЛСЯ С ДУХОМ / ЧЕРЕЗ ДЕНЬ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОДНОГО МУЖЧИНУ ОБНАРУЖИЛИ В ЕГО МАШИНЕ МЕРТВЫМ, ЖЕНА ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ПОЛУЧИЛА ОТ НЕГО ПИСЬМО, В КОТОРОМ ОН СООБЩАЛ ЕЙ, ЧТО У НЕГО ЕСТЬ СТРАШНОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ, БУДТО ОН УМРЕТ - В ПИСЬМЕ БЫЛО СКАЗАНО: В ПОСЛЕДНЮЮ НОЧЬ МНЕ ТРИЖДЫ СНИЛОСЬ, ЧТО Я УМИРАЮ, НО ТЫ НЕ БЕСПОКОЙСЯ, ПОПЫТАЙСЯ ЖИТЬ БЕЗ МЕНЯ СЧАСТЛИВО... Я ДОПУСКАЮ, ЧТО ЭТО ПРОСТО МОИ НЕЛЕПЫЕ ФАНТАЗИИ И НИЧЕГО СО МНОЙ НЕ

В воскресенье я просто пришла к ним, безо всякого повода. Я сказала, что воскресным утром дома и на улице скучно, не могу ли я ей чем-нибудь помочь - почистить картошку или что другое? У нее на горле красная полоса. Откуда это? - спрашиваю я. Вчера поздно вечером, говорит она, я вышла в садик (значит, я права!), чтобы принести цветной капусты для обеда, была тьма кромешная, и я не увидела бельевой веревки, только почувствовала что-то на горле, у меня потемнело в глазах, и я рухнула... Тогда вы, наверно, напоролись на веревку, говорю я... вам не было страшно в темноте? И тут я могу смотреть прямо на дно ее души. Я всегда могу видеть ее мысли, как будто лоб этой женщины сделан из стекла, но сейчас там ничегошеньки не видно, кроме того, что она действительно хотела принести цветную капусту и напоролась на веревку. Ее муж сидит наверху в своей каморке, и я говорю ей: сейчас пойду обменяю пару хромированных картинок. И вот он сидит передо мной и вклеивает газетные заметки в альбом - обычным своим способом убивая воскресное утро. А я стою прямо рядом с ним и, перегнувшись через стол, читаю эти заметки - только чтобы вывести его из себя, чтобы увидеть, как он смотрит на меня укоризненно, как будто ему грустно от самого факта моего существования и от того, что я читаю такие штукенции. Я перегибаюсь как бы через стол, но на самом-то деле я перегибаюсь, разумеется, через него. Неплохая шуточка, говорю я. Какая именно? - спрашивает он печально, испуганно и раздраженно. Подбородком я указываю на последнюю заметку: мужчина, основавший новую религию, требовал от мужчин деньги за то, чтобы он с их женами совершал половые прегрешения. Я с трудом сдерживаю смех, думая о вчерашнем вечере, о красной полосе у нее на горле... Я тихонечко его трогаю, то есть довольно отчетливо чувствую его колено своим бедром - а хотелось бы везде его потрогать, везде обнять, узнать целиком, и потешаться над ним, и мучить, и причинять ему боль... Каждый что-нибудь да делает, говорю я, мой отец, например, тешится голубями, а вы - газетными заметками. Я знаю, что, сравнивая его с другими, очень сильно его задеваю, и я вынуждена сделать усилие, чтобы скрыть усмешку. Тогда он отвечает, немножко неожиданно, и этим словно бьет меня по лицу: а с чем играешь ты? И я вижу его мысли: ты приходишь сюда, чтоб поиграть со мной... ты приходишь сюда, чтобы почти незаметно сделать надрез на моем сердце и поглазеть на ту малость моей разжиженной крови, которая будет оттуда по капелькам вытекать. А я отвечаю: я коллекционирую этикетки с цветами, потому что я одинока. И вдруг до меня доходит, что его заметки вовсе не смешные, а довольно

СЛУЧИТСЯ, НО СТРАШНОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ СЛИШКОМ УЖ МЕНЯ ТЯГОТИТ, НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ С МОМЕНТА НАПИСАНИЯ ПИСЬМА МУЖА НАШЛИ МЕРТВЫМ В ЕГО МАШИНЕ, С ПУЛЕЙ В СЕРДЦЕ, ЖЕНА ЗАЯВИЛА, ЧТО ВСЕГДА БЫЛА ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВА С НИМ И ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЕТ, ЧТО ИМЕННО ПРИВЕЛО ЕГО К ЭТОМУ ШАГУ / НЕКИЙ ИНЖЕНЕР-МЕТАЛЛУРГ ВСТРЕТИЛ В ЛЕСУ 13-ЛЕТНЮЮ БЕСПРИЗОРНУЮ ДЕВОЧКУ, НЕСШУЮ НА РУКАХ 13-МЕСЯЧНОГО МАЛЬЧИКА И ВЕДШУЮ ЗА РУКУ 3-ЛЕТНЕГО БРАТИКА ДЕТИ-БРОДЯГИ ПОЧТИ НИЧЕГО НЕ МОГЛИ СКАЗАТЬ

таки жестокие. Вот что он видит в них: что это слишком жестоко. Я стала бы вырезать такие заметки, чтобы просто позлорадствовать, а он вырезает жестокие вещи, которые причиняют ему боль. Каким-то образом он любит вещи, которые ему причиняют боль, может быть, поэтому он и женат на ней. Я стою рядом с ним, очень близко, и я причиняю ему боль, именно эту боль он и вкушает, как лакомство.