Часть третья
ОСТРОВ
ДНЕЙ НАЗАД ЕГО ЖЕНУ РАЗБУДИЛ ЗАПАХ ГОРЕЛОГО, СПУСТИВШИСЬ, ОНА НАШЛА МУЖА В ЕГО МАСТЕРСКОЙ: КАК ВСЕГДА ВСТАВ РАНО, ОН ПО ОШИБКЕ ПОДКЛЮЧИЛ РАДИОПРИЕМНИК К КАБЕЛЮ, ИМЕВШЕМУ 1 100 ВОЛЬТ: ЭЛЕКТРОТОКОМ МУЖ БЫЛ И УБИТ КСТАТИ, РАК МОЗГА ПРИ ВСКРЫТИИ НЕ ОБНАРУЖИЛСЯ/ НЕКИЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ СДЕЛАЛ ЗАЯВЛЕНИЕ, ЧТО ОН УПОЛНОМОЧЕН ПЕРЕДАТЬ СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ ГИТЛЕРА, ИЗЪЯСНЯЯСЬ ТАИНСТВЕННЫМ ОБРАЗОМ, ОН ЗАЯВИЛ, ЧТО СКОРО БУДЕТ СДЕЛАН СИГНАЛЬНЫЙ ВЗРЫВ И
Нет, не могу я тут оставаться - не хочу до конца жизни торчать однa как перст. Человек рождается не для того, чтобы сидеть в одиночной камере. Одиночество - это, конечно, наказание. Ведь только тех наказывают заключением, кто совершил убийство или сошел с ума, - тex, кто каким-то образом, из-за своих речей или сумасшествия, оказался вне общества. Все остальные, нормальные, связаны друг с другом - мы должны, видимо, идти куда-то, мы делаем что-то все вместе... Мне хочется быть вместе с этими другими, а не торчать тут, будто я совершила преступление. И мне не хочется думать о том, куда именно мы идем, нехорошо так сидеть и думать об этом или задавать себе вопросы. Мы должны стремиться вперед - спотыкаясь, продираясь сквозь ночь, сквозь тьму. Но она со своими вопросами! Они вдвоем еще, чего доброго, меня несчастной сделают, особенно она, ребенок, - она и сама плохо кончит, я это знаю. Постоянно я твержу ей, что совершенно ни к чему так много спрашивать, так обо всем допытываться, обо всем потом размышлять... и какие странные вопросы, какие дурацкие мысли! Тебе нельзя так глубоко вникать в это, говорю я ей, и это правда: кто вникает слишком глубоко, тот пропадает, такова жизнь. Как и он сейчас: он просто сидит и задает себе всевозможные вопросы. Он вырезает черт знает что из газет и откладывает, а какая с этого польза? Я должна сохранять для него все эти газеты, будто мне больше делать нечего! Зачастую я просто сжигаю их в печке или что-нибудь в них заворачиваю. Почему он не хочет чем-нибудь заняться, почему бы ему, скажем, не поразвлечься иногда с голубями, как это делает мой отец, или не пропустить кружечку пива воскресным вечером, как это делают другие мужчины? Они-то идут верным путем, но он... если почитать эти заметки, можно подумать, будто что-то не в порядке, будто что-то явно не в порядке, вот он так и думает: сидит там у себя, словно уже наступил конец света.
Хотя что может быть хуже, чем сидеть вот так без дела и задавать себе вопросы, на которые нет ответа? Раньше я никогда так не жила - имею в виду, в постоянном страхе за него и за мир - такой, каким он, наверное, является ему в мыслях. Эти двое вселяют в меня страх, забивая мне голову своими мыслями, как сорняками, всяческим чертополохом, что разрастается по садику тут и там, особенно после дождя. Все, что могут делать люди, - это выпалывать и выпалывать, то есть бороться против мыслей-сорняков. Он отчасти прав: в определенном смысле мы действительно взрастили другой по отношению к первозданному мир - мы истребили диких зверей и вырастили им взамен более красивых животных, мы уничтожили сорняки и посадили вместо них овощи и
НАСТУПИТ РЕВОЛЮЦИЯ - ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ОПРЕДЕЛИЛИ В ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ СТАЦИОНАР / "МАСТЕРОМ ЧЕРНЫХ ХОЛМОВ" ИМЕНОВАЛ СЕБЯ НЕКИЙ ПЕРСОНАЖ, ОБЪЯВИВШИЙСЯ ТАКЖЕ ПРОРОКОМ НОВОЙ РЕЛИГИИ - ЗА ГОДОВОЙ ВЗНОС В 100 ФРАНКОВ ОН ОБЕЩАЛ ПОСВЯЩАТЬ НЕОФИТОВ В РЕЛИГИОЗНЫЕ МИСТЕРИИ; ЧТО КАСАЛОСЬ НЕОФИТОК, С НИМИ ПРОРОК ОГРАНИЧИВАЛСЯ ПОЛОВЫМИ ЗЛОДЕЯНИЯМИ / ПАРИЖСКОЙ ТАНЦОВЩИЦЫ ПО ИМЕНИ ЛЯ ГУЛЮ, КОТОРАЯ РАСПРОСТРАНИЛА КАНКАН - ЕЕ ТАНЕЦ БЫСТРО СТАЛ ПОПУЛЯРЕН И ВОСПРИНИМАЛСЯ
фрукты, это новый мир, который мы должны содержать как сад, как дом он ветшает, гниет, его крыша протекает, если не поддерживать в нем порядок. Сквозь последние джунгли люди прокладывают автострады, роют каналы и на расчищенных местах возводят небоскребы; если мы не будем постоянно бороться, все снова превратится в джунгли - с диким зверьем, с сорняками... Я об этом чуточку призадумалась - после того как она меня спросила, зачем это нужно, почему мы живем не в лесах и не собираем диких ягод. А я собираю только дикие цветы, говорит она, белые лесные цветы. Тут я бессильна!.. В доме моих родителей об этом никогда не говорили. У моего отца не было времени забивать себе голову такими делами, он садился за стол, довольный работой, которую до этого сделал, и приходил в ярость, если обед не подавался ровно в полдень. Ох, что бы было, если б обед не подали вовремя! А мы бы еще ему объясняли: знаешь, мы тут размышляли - о том, о сем... Так уж было заведено, что он всем нам давал конкретное задание на день, но его собственное было самым тяжелым - и он, выкладываясь на всю катушку, всегда доводил дело до конца. И у нас считалось зазорным копаться в своих мыслях, как это они тут себе позволяют, но зато нам, детям, можно было выйти из дома и где-нибудь поразвлечься. В воскресенье, например, полагалось выезжать на прогулку: я, в развевающейся юбке, на своем до блеска вымытом велосипеде, ездила купаться или грести на каноэ, и, когда наступали сумерки, мне можно было где-нибудь потанцевать и пропустить кружечку прохладного, с пышной пеной, пивка, и погорланить песни с парнями по дороге домой. Но уж в понедельник утром мы в любом случае должны были быть в рабочей форме. Он крестился, мой отец, когда подавали обед, ну а потом курил трубку и читал ежедневную газету. Мать перемывала с ним во всех подробностях жизнь слободы: там все друг друга знали, и родители возмущались, когда что-то случалось между замужней женщиной и тем или иным мужчиной или когда незамужняя оказывалась беременной. В мастерской моего отца царила оживленная жизнь - такая же, как и на нашем огороде, где у нас росла картошка и всякие овощи, а сейчас мой садик день ото дня чахнет, потому что у меня не хватает на него времени; мне горько и досадно, когда я вижу, как все забивают сорняки, а эти если и выходят в садик, то только пошляться там, причем даже пальцем не пошевелят, чтобы что-нибудь сделать - да, только пошляться себе да повосхищаться: ой, какой одува-а-анчик! Они живут в мире морального разложения и даже не понимают этого. Между ними и мной давно уже воцарился какой-то хаос, они перестали меня
ВО ВСЕМ МИРЕ КАК ПРЕСЛОВУТОЕ ПОРОЖДЕНИЕ ПАРИЖСКОЙ НОЧНОЙ ЖИЗНИ, - ТАК ВОТ, У САМОЙ ЛЯ ГУЛЮ ЖИЗНЬ ПОШЛА ПОД УКЛОН: ХОТЯ ТАНЕЦ ЕЕ ИПРОИЗВОДИЛ ФУРОР, ТАНЦОВЩИЦА СОВСЕМ ОПУСТИЛАСЬ И НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД УМЕРЛА СОВЕРШЕННО ЗАБЫТОЙ; НЕЗАДОЛГО ДО СМЕРТИ ЕЕ ВИДЕЛИ ТОРГУЮЩЕЙ ВРАЗНОС ЧЕСНОКОМ ВО ДВОРАХ МОНМАРТРА / В БАГАЖЕ ОДНОГО МУЖЧИНЫ, ВНЕЗАПНО УМЕРШЕГО НА БОРТУ САМОЛЕТА, НАШЛИ ГЕРОИН НА СУММУ 20 000 000 ФРАНКОВ / МАЛЕНЬКИЕ КУПАЛЬЩИЦЫ, ОТПРАВИВШИЕСЯ В