Кажется, Дэйв кого-то ударил, когда его будили. А Джекоб долгое время лежал тихо, переживая странный чужой сон, и думал о том, почему не все великаны согласны признать себя такими, какие они есть. Почему в снах и наяву они разные? И почему-то никогда не рассказывают друг другу своих снов. Странные они. Во сне Дэйв никогда не стерпел бы унижение и не стал бы работать на торфе десять дней подряд.
Даже Главный великан не был волен в своих поступках. Джекоб читал его мысли. Он не завидовал всем великанам.
Он захотел есть и попросил пищу. Насытившись, снова уснул, а проснувшись, увидел лодку. Лодка была еще далеко от Большого мира, но постепенно приближалась, и вместе с ней приближалась опасность. Она сидела в лодке и даже двигала веслом. Было еще что-то очень важное. Еще одна опасность, пока совсем неясная, едва уловимая, таилась здесь, рядом. Она угрожала Большому миру, но прежде — самому Джекобу, а еще раньше — Главному великану. Опасность Джекоб воспринимал как угрозу несуществования и сильно удивился бы, узнав, что имеются другие толкования.
Он заявил возмущенным криком о несогласии, и его зачем-то мяли, разворачивали и заворачивали снова, трясли на руках, совали в рот невкусную резиновую дрянь. Он понимал: его успокаивали.
Глава 17
— Йо-хо-о! — крикнул Питер. — Вот он!
Даже с этого расстояния башня донжона выглядела внушительно. Словно злые силы природы, равнодушные к людям и их желаниям, вырубили в горах чудовищной величины монолит, перенесли его и с размаху вонзили в плоский скальный берег с той же легкостью, с какой ребенок втыкает палочку в песчаную постройку. Казалось, до лагеря подать рукой. Но даже самый острый глаз не смог бы различить отсюда ни частокола, ни лагеря, ни плоского берега, навсегда приютившего «Декарт». Размеры корабля обманывали зрение.
Берега широко расступились, река исчезала в озере, по которому неспешно катилась ленивая зыбь. Лодка шла на веслах.
— Еще час-два, и будет штиль, — сказала Вера.
Ей опять не ответили, и она обругала себя дурочкой. Питер же здесь! Он думает за всех. Нужно только слушать его и делать, как он велит. Астхик сама виновата, что утонула. Питер — самый опытный, самый решительный. Лучший из всех. Он бывал там, где не был никто. Это ведь он в одиночку одолел Смерть-каньон, где река на юге прорезает горный кряж. Питер спустился по реке до самого устья. Он даже видел море.
Слева, закрыв на минуту «Декарт», проплыл серый от лишайника остров — длинная скала, сточенная ледником. Корни кремнистых деревьев забились в его трещины. Еще остров — голый, в валунах. И еще один — низкий, как тарелка, заросший пучками клейкой травы и полумертвым кустарником…
— А это что? — указала Вера.
Крохотный островок, последний в архипелаге, изменил облик. На скучной плоской скале, каких много торчит из воды у изрезанных берегов, лежало что-то несуразно громоздкое, пятнистое. Над ним трудились гарпии. Стая была слишком занята, чтобы обращать внимание на людей. До путешественников донесся тошнотный гнилостный запах.
— Вот это да! — восхищенно сказал Питер. — Ну и зверюга!
— А он не живой? — с опаской спросил Йорис.
— Мертвый, — отмахнулся Питер. — Просто не очень давняя дохлятина. Что за зверь, хотел бы я знать. На цальката не похож.
— По-моему, тоже не он, — заявила Вера. — У цальката были ребра, а у этого нет. И хвост у этого с плавником.
— Как твоя рука? — спросил Питер.
Вера благодарно улыбнулась в ответ. Молодец девчонка, поняла с полуслова. Чем меньше сейчас разговоров о зверье, тем лучше. Всякий, в чьей голове есть мозги, давно уже догадался, что радужные «перья» цальката могли быть только защитными пластинами и ничем иным, хоть сам он и был хищником. Нетрудно понять, что существовавшая здесь до вспышки жизнь создавала хищников и пострашнее. И никто не может утверждать, что они вымерли все до единого.
— Кто ж его так… — начал было Йорис и замолк. Он вдруг понял кто. В озере один хозяин. Этот зверь пришел неизвестно откуда, может быть, на свою беду заплыл в озеро по какой-нибудь протоке. Но был встречен. У него еще хватило сил, чтобы выброситься на островок и здесь умереть. Водяной слон остался ни с чем.
Новое, неизвестное бросалось в глаза, иногда, обманывая, притворялось старым. Каждая экспедиция имела смысл, даже если являлась всего лишь вылазкой в лес за новым бревном для частокола. «Мы должны знать свой дом, — думала Вера. — Питер прав: здесь наш дом. Может быть, я все еще хочу вернуться на Землю, не знаю. Я еще не забыла, как выглядит трава — настоящая, не эта. Стефан всегда говорил, что на Земле обязательно вычислят, где выбросило из Канала «Декарт», и пришлют помощь. Он и теперь это повторяет — да только никто уже не верит. Скука смертная… Разве возможно столько лет верить в одно и то же? Но если вернуться не удастся, придется остаться и жить здесь, но не так, как мы, а так, как должны жить люди…»