Определенно, это утро становится всё лучше и лучше.
Я теряю всякий интерес к Меркуцио и подношу лезвие к горлу испуганного засранца.
— А вот и мой человек пришел, — скалюсь я.
— Что-то на нем не видать вашей гнусной ливреи! — говорит Меркуцио.
Я отмахиваюсь от него и впиваюсь взглядом в Монтекки.
— Ты подлец, Ромео, — продолжаю я, улыбаясь. — Но, я уверен, ты и сам уже в курсе.
Он тяжело сглатывает.
— Я не подлец, Тибальт, и у меня теперь есть причина любить тебя, как брата. Так что я не собираюсь с тобой драться.
Он порывается уйти, но мой меч его останавливает.
— О нет, ты останешься и ответишь за нанесенное нам оскорбление. Доставай оружие и дерись!
Клинок Меркуцио перехватывает мой. Кажется, этот шут надеется сегодня пролить кровь первым, но я не окажу ему такой чести. Признаться, он мне уже изрядно надоел.
— Слушай, чего ты хочешь от меня? — морщусь я, поворачиваясь к Меркуцио. — Это вообще не твоя вражда…
— О, царю вшивых котов интересно, чего я хочу? — в его глазах пляшет гнев, граничащий с безумием. — Я хочу забрать одну твою жизнь сейчас, а потом выколотить и остальные восемь.
Хорошо, придется сначала расправиться с ним, потому что такого оскорбления у всех на виду я стерпеть не могу.
— Я к твоим услугам, безродный черт!
И мы с Меркуцио начинаемся сражаться. Игра на мечах, вот и всё, клянусь. Игра и высокомерие, честь и жар — разве не из этого состоит жизнь? Что может быть желаннее для мужчины пустить кровь врагу в жаркий летний день?
И посреди всей этой шумихи Ромео умоляет о мире. Он повернулся ко мне спиной в знак доверия и заручился поддержкой Бенволио, чтобы положить конец битве. Я, может, и не против передышки, но будь я проклят, если стану тем, кто уступил!
Ромео закрывает собой Меркуцио, и при виде этой картины во мне вскипает зависть. Ибо я точно знаю, что нет в этом мире человека, который сделал бы то же самое для меня. Что ж, раз они так неразлучны, то пусть подонок поймает меч из-под руки своего дружка.
Я делаю выпад из-за спины Ромео и вонзаю лезвие в грудь Меркуцио. Тот удивленно таращится на меня, но всё же успевает ответить и задевает своим клинком, однако это лишь царапина.
Проходит пара секунд, и сквозь бешенный стук сердца я понимаю, что наделал. Я убил Меркуцио. Его одежда пропитана кровью, и на этом свете ему осталась дай Бог пара минут.
И когда я это понимаю, я бегу.
Но только для того, чтобы вернуться.
Глава 23. Ромео
Фортуна сделала меня своей игрушкой, а красота Джульетты смягчила сталь чести в моей в душе. Меркуцио мертв, и этот черный день — только начало наших бед. За ним придут другие, я уверен. Ибо Тибальт тоже мертв. Двоюродный брат моей жены погиб от моей руки.
О, я слышу, как Фортуна смеется, пока я дрожу!
Когда Тибальт вернулся, я был слишком ослеплен горечью и гневом, чтобы слушать Бенволио и голос разума. Мы сражались, а потом Тибальт упал, и теперь никогда уже не встанет.
— Ромео, беги! — приказывает мне Бенволио. — Уже народ собирается!
Но я не в силах бежать. Я в ужасе таращусь на растянутого на земле Тибальта и не могу поверить, что всё это и правда происходит в самый радостный из дней, что уготовила мне судьба.
День моей свадьбы с милой Джульеттой окрасился кровью моего нового родича. И кровью Меркуцио.
— Ромео, ты окаменел? Беги, или герцог прикажет тебя казнить!
Бен прав. Нужно бежать.
И я убегаю, зная, что это был бессмысленный, но честный и изящный бой, вдохновленный лишь двумя чувствами, которые имеют значения — любовью и ненавистью. Они выступили единым фронтом, чтобы назначить награду за мою голову точно так же, как это сделает герцог.
Глава 24. Тибальт
Осознание того, что Ромео предлагал мне мир, заставило меня вернуться к таверне. К месту, где я убил Меркуцио и где сейчас лежу сам, умирая.
По правде говоря, я вернулся только для того, чтобы выразить свое сожаление и признать вину, ибо я хотел лишь пустить плуту Меркуцио кровь, но не намерен был его убивать. Но Ромео был не в себе. Он решил, что я вернулся для того, чтобы поглумиться над его горем.
И, зная меня, кто мог бы его в этом винить?
Мы боролись.
Я упал.
И Ромео бежал. А мне осталась последняя молитва, которую я трачу на то, чтобы он однажды узнал правду.
Горожане кружат вокруг наших тел, как коршуны, и в праведной ярости призывают явиться герцога.