Я наклоняюсь ближе, чтобы мягко и медленно поцеловать его в щеку. Воронье перо Тибальта становится тяжелым в моей руке. Усилием воли я заставляю себя засунуть его за пояс юбки… А потом смахиваю слезы и спешу к Джузеппе.
Глава 29. Бенволио
Целительница заботится о Тибальте. Она стремительна и серьезна, и Виола наблюдает за ней, как завороженная. Старая Джузеппа оттягивает сначала одно веко пациента, потом другое, чтобы заглянуть в его невидящие глаза.
По ходу осмотра она говорит будто сама с собой, делая замечания о состоянии Тибальта. Я поражен масштабом ее знаний и широтой сострадания.
— Его тело живет, — в итоге говорит она. — Сердце бьется, кровь горяча…
— Значит, его можно спасти?
Целительница делает паузу и смотрит на Виолу.
— Дитя, пожалуйста, принеси мне из сада стебель фенхеля и четыре одуванчика.
Она выдает девочке небольшую корзинку, и та, довольная, бежит к задней двери, чтобы отправиться расхаживать по саду.
— Фенхель и одуванчик? — уточняю я. — Ингредиенты для какого-то лекарства?
— Ингредиенты для салата, — усмехается Джузеппа. — Ребенку нужен ужин.
— А ему? — я указываю на Тибальта. — Что нужно ему?
Она проводит рукой по его лбу и печально улыбается.
— А ему нужно чудо.
Приходит Розалина и беседует со своей наставницей. Она старается быть сдержанной и серьезной, но я вижу следы от слез на ее щеках. Несомненно, эти слезы предназначались Меркуцио. У меня и самого жжет глаза, но плакать я не буду. Друг поднял бы меня на смех, если бы увидел, что я рыдаю по нему, как девчонка.
— Значит, не клинок Ромео довел Тибальта до такого состояния? — вмешиваюсь я в разговор, чтобы отвлечься от горьких мыслей.
Целительница качает головой, указывая на рану.
— Из-за пореза он потерял кровь, но это не критично. Вы говорили, он упал?
— Да, — подтверждаю я. — Сильно упал.
— Ну, значит, его череп подвергся сильнейшему удару, и мозг повредился.
Я хотел было съязвить, что череп упрямого подонка слишком толст, а мозга внутри него нет, но Розалина любит своего кузена, поэтому я сдерживаюсь.
— Как же он продолжает дышать? — спрашиваю я.
Целительница кидает быстрый взгляд на Розалину, а потом тепло улыбается мне.
— Мозг — почти такая же удивительная тайна, как и бессмертная душа, синьор, — объясняет она. — Тибальт сейчас мертв разумом, но его телесная оболочка живет. Он… считайте, что его душа застряла между мирами. Это похоже на сон, от которого он уже никогда не проснется.
Я прочищаю горло, пораженный ее речами.
— И что же нам с ним делать?
Холод ползет по моей спине, когда я рассматриваю различные варианты.
— Не можем же мы похоронить его заживо, это убийство. Можно ли его выходить, чтобы доказать герцогу, что он жив?
— Я буду поддерживать его жизнь так долго, как смогу и насколько мне хватит инструментов, — говорит Джузеппа. — Но я ничего не могу обещать.
Розалина судорожно вздыхает, и я спешу ее утешить. Обнимаю за плечи и целую в щеку.
— Не отчаивайся, — мягко говорю я. — Вдруг душа Тибальта найдет что-то достойное жизни и решит задержаться здесь?
Но по сострадательному выражению лица Джузеппы я понимаю, что лучше бы душа Тибальта побыстрее нашла что-то, стоящее смерти.
Глава 30
Поздним вечером, после того, как Виола насытилась салатом и выпила большую кружку козьего молока, Бенволио отправился провожать ее домой. Джузеппа собрала им в дорогу мешок с едой и выдала пузырек с настойкой, которая должна помочь Себастьяну.
Я провожаю их до двери и желаю спокойной ночи. Хотя для нас с Бенволио эта ночь едва ли будет спокойной. До сих пор не могу поверить во всё, что сегодня случилось. И не могу перестать винить себя.
Целительница меняется Тибальту бинты, а я мрачно смотрю на эту картину.
— Он ведь не выживет? — тихо спрашиваю я.
Как будто я не знаю ответ. Вокруг шестнадцатый век, в конце концов. Век, в котором люди не выходят из комы.
С другой стороны, кому как не мне верить в чудо?
— Протянет еще пару дней, — вздыхает Джузеппа, продолжая перевязку, — а потом должен умереть.
Она поворачивается ко мне и печально улыбается.
— Не печалься, — говорит она. — Каждому здесь отведен свой срок. Некоторым людям… Им просто суждено умереть, когда приходит время. Мы не можем и не должны ничего менять в этой истории.
Я слушаю ее спокойные речи и почему-то не могу остановить тревогу, которая сворачивается у меня в животе, хотя Джузеппа просто объясняет мне христианскую догму.