Он склоняет голову и целует ее в щеку, а один его шелковистый локон нежно касается ее щеки. Сладко, так сладко, если бы только она могла почувствовать! Я ожидаю, что Ромео вознесет молитву Господу, чтобы Джульетта вернулась к нам. Попросит дать им второй шанс. Будет умолять вернуть ее к жизни.
Но вместо этого я слышу, как он шепчет:
— Прости.
Прости. Это тихое слово заполняет собой темный склеп и поселяется в моем сердце.
Прости. Может, я тоже произношу это вслух, а может только думаю об этом. Прости, Джульетта. Ромео жаль. И мне тоже жаль. Мир, звезды, ангелы — простите нас.
Я встаю рядом с Ромео, и слезы — его и мои — текут с новой силой. А потом я понимаю, что Джульетта нас услышала и считает нужным простить. Потому что она умирает.
*
Мы выходим из склепа на рассвете и находим Бенволио спящим под тисом. Виола свернулась клубочком у его ног, как котенок. Последний прохладный ветерок дарит мне покой, пока я смотрю на этих двоих — само воплощение умиротворения.
Мое сердце сжимается, а новая идея формируется сама собой, когда я наслаждаюсь этой картиной. Я объясняю свой план Ромео. Он его одобряет, и мы аккуратно будим Бенволио, чтобы посвятить и его в наш замысел.
— Значит, в полдень у Капулетти? — спрашивает Бен, когда мы заканчиваем.
— Да, — подтверждаю я, а потом поворачиваюсь к Ромео. — А ты куда пойдешь?
— Сначала в Мантую, а там посмотрим, — легко отвечает он. — В Вероне я умер, и, кажется, всем от этого только лучше. Я найду себе жизнь подальше отсюда.
Он делает шаг в мою сторону, но замирает на полпути и вопросительно смотрит на Бенволио. Тот кивает, позволяя Ромео заключить меня в дружеские объятия.
— Если сможешь, — говорит он, — вспоминай меня с любовью.
— Постараюсь, — улыбаюсь я.
Я спешу домой, чтобы сменить перепачканную кровью одежду, а в полдень, как мы и договаривались, к дому Капулетти приходит Бенволио, держа за руки Виолу и Себастьяна.
Мы просим родителей Джульетты срочно спуститься в зал. Синьор Капулетти крайне удивлен такой спешкой.
— Розалина, что за безумие заставило тебя… — он осекается и хмурится, когда замечает Бенволио позади меня. — Боже правый, кто впустил Монтекки в мой дом?
— Вражда окончена, дядя, — язвительно напоминаю ему я. — Или ты уже позабыл, как обещал синьору Монтекки золотую статую Ромео?
Он краснеет и что-то невнятно бормочет, но в итоге вздыхает и говорит:
— Да, да. Добро пожаловать в мой дом, добрый синьор.
Бенволио сохраняет непроницаемый вид, пока кивает в ответ. Я вижу, какими усилиями ему дается этот жест, и испытываю прилив гордости за его сдержанность.
Синьор Капулетти замечает детей и вздрагивает, глядя на смущенную Виолу, которая цепляется за мои юбки.
— Кто… — начинает дядя, но прерывается, чтобы прочистить горло и облизнуть губы. — Кто эти оборванные бродяги?
Он старается звучать грозно, но получается так себе. Его голос дрожит. Но прежде, чем я успеваю ответить, дверь позади Бенволио распахивается, и в зал входит заплаканный синьор Монтекки, придерживаемый под руку другим пожилым и печальным мужчиной.
— Да что ж это такое! — восклицает синьор Капулетти. — Вражда или нет, я не могу представить, какого черта все Монтекки этого города собрались в моем зале в такой час!
Отец Ромео таращится на него и разводит руками.
— Да я и сам ничего не понимаю! Мой брат притащил меня сюда в спешке, толком ничего не объяснив, и я…
Он обрывает свою мысль, когда его взгляд останавливается на Себастьяне. Не в силах сдержаться, он тянется, чтобы взъерошить его волосы. Мальчик одаривает его широкой улыбкой, отчего губы синьора Монтекки начинают дрожать.
— Какой славный молодой человек, — бормочет он.
На долю секунды я позволяю себе вспомнить о Джульетте, такой бледной и прекрасной, которая всё еще лежит в склепе. Затем мои мысли обращаются к Ромео, в одиночестве направляющегося в Мантую.
— Эти дети — сироты, — объясняю я, пока поток слез не сбил меня с толку. — Они обездолены, их дедушка не может их прокормить.
Синьор Монтекки кидает на двойняшек взгляд, полный сострадания, синьор Капулетти хмурится, не отрывая глаз от Виолы.
— Мне жаль их, конечно, — говорит он. — Но какое это имеет отношение к нам?
Я перевожу взгляд с него на отца Ромео и обратно.
— Вы, — отвечаю я. — Вы все, обе семьи, станете их благодетелями, возьмете их под свою опеку. Предоставите им еду, одежду, образование — всё, что нужно, чтобы воспитать их достойными людьми, которые будут расти в мире и любви.