- Скрытники тут обитали, - сказал дед, переводя дыхание. - Пока НКВД не разогнал их. Может быть и сейчас наведываются… Место для них тут… Святое…
- Что еще за скрытники? - насторожился политрук.
- Староверы. Был у них тут такой толк. Считали себя для мира помершими. Их при жизни отпевали и хоронили.
- Как это? - воскликнули сразу несколько бойцов.
- Гроб, конечно, пустой был. А считались мертвыми… А чего расселись? Сказки потом расскажу, а теперь за дело. Кто могёт рокатулет сделать?
- Чего? - удивился Еж. - Какой рыгалет?
- Рокатулет. - вдруг подал голос молчаливый танкист Таругин. - Меня друг научил еще на фронте. Хлыст валишь - чем длиннее, тем лучше - сверху еловым лапником заваливаешь. Поджигаешь со всех сторон. Горит медленно, но долго. И вокруг спать можно.
- Сибиряк, что ли? - поинтересовался Вини.
- Зачем сибиряк? Из Одессы я.
- О как. А не заметно.
- Почему? - удивился Таругин.
- Песен не поешь, шутки не шутишь, небывальщины не баянишь. - улыбнулся Вини.
- А что, раз одессит, значит шут, что ли?
- Да не… Я так к слову…
- Ну и баянь сам тогда. Или вон, философа попроси. - Сказал Таругин, поднялся и пошел выискивать подходящее дерево для рокатулета.
Через час все расположились у нещадно дымящего костра, разогревая на нежарком пламени немецкую тушенку.
- Дед, расскажи о скрытниках-то?
- А чего рассказывать? Вот тут они и жили. Вона молельня у них. Два этажа над землей и один вырыли как-то вниз.
- Так может туда спать и пойдем, Кирьян Васильевич? - подал голос Юра. - Дым по низу идет, погода портится.
- Не пойду я туда, Юра. И тебе не советую. Место там плохое. Они, вишь, тут смертоубийства учиняли над собой.
- Чего, чего? - не понял спасатель.
- Чаво, чаво… Убивали сами себя. Вона тут лог есть. Каждую весну воды полон. Там они на Пасху и топились. Перед чем десять дней голодали. Мученичество такое у них было. А кто и в бане угорал, кто на костер шел. А затеял это все варнак один… Христофор. Вот и заимка, стало быть христофорова. Хотя в пору ее люциферовой звать…
- Ужас какой… А зачем это все, Кирьян Васильевич? - передернул плечами Еж.
- А чего, ты милай, у меня-то спрашиваешь? У Христофорки и спроси. К болотине подойди и спроси. Может выйдет да ответит. Его, говорят, прямо тут и шлепнули без суда и следствия.
- Кто?
- Так в тридцать шестом оперативники НКВД их тут нашли, Христофорку расстреляли, а скрытников и скрытниц, которые живые остались куда-то увезли. В старое бы время по монастырям отправили, а нынче… Кого в лагерь, а кого в больницу. Доктор, Машку-то Пестрикову помнишь?
- Помню… Пропала тогда весной, месяц искали. Пришла и двух слов сказать не может - трясется, зрачки страшные, большие. Не глаза, а зрачки. А в зрачках словно огонь пляшет,- задумчиво произнес Валера.
- Топили ее, да вырвалась. Обряд испортила. Заперли, значит, еще дён на десять, в подпол. А она сбежала как-то. Вот дорогу и показала сюда. До войны сюда парни ползали. Слухи ходили, что Христофор казну тут где-то попрятал. Да так никто и не нашел. А пара человек так и не вернулась. Агась…
- Это ж до чего людей религия доводит, Господи ты Боже мой! - воскликнул студент-философ Прокашев.
- А причем тут религия? Это не религия, а человек себя так доводит до греха.
- Да все одно, бабьи сказки. Что староверы, что нововеры. Какая разница?
- А такая, милок, что мы с тобой сейчас с винтовками в руках на болоте сидим, а свидетель, там какой, Иеговы оружие в руках держать ни под каким предлогом не хочет и лучше под Гитлера ляжет, чем Родину оборонит.
- А помню я… - вдруг подал голос младший политрук Долгих. - Ага. Во взвод прибыло пополнение. Парень один дикий, косматый. Лейтенант где-то бегал, я значит, документы спрашиваю. Все люди как люди, а он мне тетрадный лист протягивает. А на тетрадном листе каракулями: «Дан сей паспорт из града Вышнего, из полиции Сионской, из квартала Голгофского, отроку Афанасию, сыну Петрову. И дан сей паспорт на один век, а явлен сей паспорт в части святых, и в книгу животну под номером будущего века записан». Я себе даже в блокнот для смеху записал, почему и запомнил.
- И как?
- Погиб отрок Афанасий. В первом же бою погиб. Миной накрыло, - задумчиво сказал политрук. - Разные люди какие бывают…
- Открыл, понимаешь, открытие… Однако, отбой! Девки наши уже сопят вовсю! Даже лясы поточить не сумели! - Девки - Рита с Мариной - и впрямь уже спали, так и не успев поговорить - намаялись за тяжелый день. И даже дедовы страшилки не помешали сну.
- Русов, Мальцев!
- Я!
- Я!
- Службу помним… Первые у моста часовыми. Через два часа подымайте Алешку Винокурова и Юру. Потом меня будите. Я с тобой подежурю… как тебя?
- Майор запаса Микрюков. - отрапортовал тот. А потом добавил, уже мягче. - Володя.
- Бают Леонидом отца звали?
- Так точно, товарищ командир. - Леонидыч аккуратно выбирал остатки жира и мяса из банки.
- По комиссии что ли списали? А войска какие? - поинтересовался политрук, укладываясь головой к костру.
- Ты это, Дима, лучше ногами к костру ляг. Голова болеть не будет. А так да… По комиссии.
Долгих почесал подбородок смущенно, но перевернулся все же:
- А род войск?
- ВВС. Стратегическая. Дальняя.
- Ого! Голованова небось знаешь?
- Типа того…
- А Берлин бомбил?
- Ну… - Леонидыч облизал ложку.
Дед не выдержал:
- Всем спать, едрена мать! Приказ по отряду. За нарушение три наряда вне очереди! И хучь ты генерал-майором будешь, а пока тут моя власть!
Из темноты кто-то хихикнул.
- Ежов! Пять нарядов!
С совсем другой стороны раздался сонный, но возмущенный голос:
- А я-то чего опять?
- За компанию, ититть! Спать всем!
И Леонидыч, и дед проснулись одновременно. Еще до того, как их начали будить Вини и Семененко.
- Куришь? - спросил Кирьян Васильевич, когда они устроились у в корнях поваленных сосен.
- Нет.
- А я вот балуюсь… - сворачивая «козью ножку» сказал дед. - Ну, рассказывай…
- А что рассказывать-то? - в тон ему прищурился Леонидыч. - Сбили. Упал. Ранило в плечо. В деревне Маринка выходила. Потом…
- Не звизди мне. Я уж ваших всех знаю… Сбили его… Я, мил человек, уже в курсе что такое «аська».
- Что?
- И про компутеры с тырнетом знаю. Еж бараголистый, много рассказал. Да и скрывать ни к чему. Все равно - глаз режете, сразу понятно - не здешние. Валера было шпионов заподозрил, да он человек материалистический - в правду таким сложно поверить.
- Я, Василич, сам не знаю - что такое «аська» и Интернетом пользоваться не особо умею. Нет в моей деревне Интернета. А ты с чего поверил-то нам?
- Леонидыч, давай-ка о другом поговорим… Ты ведь у них командиром был? Там, в мирном времени?
- Так точно, товарищ командир! - улыбнулся майор запаса.
- Вот и принимай командование. Не возраст мне тут по болотам скакать. До фронта я вас выведу. А дальше…
- Василич… Тебе лет-то сколько?
- Пятьдесят четыре, а что?
- А мне пятьдесят пять, Василич. И мне не с руки по болотам бегать. Как и ТАМ было не с руки в воронках сидеть по пояс в воде да кости солдатиков доставать. А кому с руки? Давай уйдем, прямо сейчас, и чего эти пацаны наделают?
Унтер-офицер смущенно крякнул, затянулся и опять почесал седую щетину:
- Вот ведь… А они все, майор, командир… Майоры, они вроде моложе бывают. Али как? Так чего делать-то будем?
- Знаешь, Василич… Когда я тут очнулся… На поле очнулся. А кругом трупы наших. Сотни. Жижей по земле уже растекаются парни. Первым делом я подумал - вот помер я. Слышал - где и как ты погиб, так по той смерти тебе и воздаяние? Вот и подумал, - не дожидаясь ответа деда, продолжил Леонидыч. - Значит судьба мне, не в той войне, так в этой долг отдать. По настоящему отдать. С винтовкой. Чтобы хоть одного… А через полчаса Маринку подобрал. Лежит и в голос рыдает в канаве. От страха. Ну, думаю, значит не помер. Не может же быть, чтобы сразу мы померли и в одном месте очутились? И опять же, жрать охота… Ладно, ее успокою сейчас, пристрою, а потом хоть трава не расти. В одну деревню сунулись, в другую… И везде - или немцы, или полицаи. Или местные не пускают. Картошку в руки и гонят. Страшно им. Вчера уходили из деревеньки, забыл, как называется, - Пехово, что ли? - полицаи нагрянули. Мы огородами и в лес. Один был бы - стрелять бы стал. А тут как? Через плетень лезли - ногу она растянула. Как ее бросить? А сейчас? Уже не одна она у меня…